Мальчишка понятия не имел, что это значит, но больше никто из маминых приятелей не водил его в «Макдональдс». А фигурка Капитана Америки стала маяком, якорем, за который он хватался, чтобы его не унесло в открытый океан холодного страха и паники стремительным, быстрым течением.

Он тысячу раз сворачивался под одеялом, стараясь стать невидимым, когда ему было страшно. Но маме, кажется, нужна была помощь.

Мальчик откинул одеяло в сторону, сел на край кровати и свесил ноги. Он достал из шкафа пластиковую биту, вышел из комнаты и, сжимая её обеими руками, направился в мамину спальню.

Дверь была приоткрыта, он слышал, как малышка хныкала в кроватке, как мама кричала, видел, что какой-то здоровенный тип сидел на ней верхом, а она отбивалась: тонкими пальцами царапала его плечи.

Мальчишка толкнул дверь, она скрипнула и открылась шире, у него больше не было выбора. С криком он кинулся к кровати, забрался на спину громилы и стал колотить его битой по голове до тех пор, пока игрушка не треснула. А дальше в ход пошли кулаки. Мамин приятель пытался скинуть его со спины, как паразита, но мальчишка крепко держался за него ногами и продолжал бить. Наконец мужчине удалось ухватить его за ворот футболки и отшвырнуть на пол. Мальчишка ударился затылком об угол туалетного столика – с него на пол посыпались косметика и флаконы с туалетной водой, – но не расплакался. Мама ненавидела слёзы. От громких звуков испуганно заверещала сестра.

Мамин приятель собирался встать и задать ему перцу, но мать поднялась первой, накинула халат на плечи и сказала: «Я разберусь, Чед», а потом схватила мальчика за руку, рывком поставила на ноги и выволокла из своей спальни.

– Засранец, – процедила она сквозь зубы. – Ты помнишь правило? «Не высовываться по ночам из своей чёртовой комнаты».

Она никогда не кричала на него, но её взгляд, сомкнутые челюсти и раскрасневшееся от злости лицо вызывали в нём такой ужас, что иногда мальчик думал: лучше бы она кричала.

За проступки мать подолгу игнорировала его, притворялась, что его вовсе не существует, смотрела сквозь него и запирала в подвале.

Мальчик отчаянно сопротивлялся. Он цеплялся пальцами за дверные откосы, упирался ногами в пороги и беззвучно рыдал.

Ему хотелось попросить прощения, вынудить мать простить его. Он знал: если достаточно долго и усердно просить прощения, в конце концов его обязательно получишь.

– Всего одно правило, маленький ублюдок! – Мать открыла дверь в подвал и спустилась вместе с ним по лестнице.

Она осмотрелась, выкрутила лампочку и оставила его одного в темноте.

Она часто называла его «ублюдком». Он выяснил, что это значило, совсем недавно и с тех пор не мог понять, почему в своих ошибках мать обвиняет его. Он смирился с тем, что у него нет отца. Сестре повезло ещё меньше: по словам мамы, Чед был её отцом, хотя он сам, кажется, в это не верил. Чед постоянно брал малышку на руки, как грязную, старую куклу – брезгливо и небрежно, – рассматривал и говорил, что она на него даже не похожа.

Если честно, малышка была похожа на инопланетянина с мутными голубыми глазами и беззубым ртом. Мальчишка решил, что не иметь отца лучше, чем если бы он оказался кем-то вроде Чеда.

Когда её шаги на лестнице стихли, наверху хлопнула дверь подвала, щёлкнул замок, мальчик кинулся к двери.

Он больше не кричал, не просил прощения, не умолял мать выпустить его, как раньше. Мальчик пришёл к выводу, что это бесполезно. Любое проявление эмоций мать встречала безрадостно, безразлично, с неизбывно холодным взглядом и кривой усмешкой. Она всегда, с самого младенчества приводила его в замешательство. Он уже давно научился чувствовать её перепады настроения и подстраиваться под них. Он отзеркаливал её эмоции, натужно, неуверенно улыбался, когда было нужно, молча сидел в своей комнате, игнорируя её истерики и нервозность. Мальчишка довольно рано понял, что до его чувств, страха и обид ей нет никакого дела. Он научился быть удобным, взрослым ребёнком.