Джун был закреплен за службой доставки пиццы. В свои дневные смены он работал курьером, а ночные, которые старался брать пореже, простаивал за терминалом. Свежая пицца нужна была Цитадели двадцать четыре часа в сутки.

Периодически Джонар, ворча, садился за отчеты для службы занятости: Гармонии важно было знать, что все сепаранты при деле. Отчет с положительной характеристикой был необходимым условием, чтобы получать от Гармонии бонус в виде спонсора и дополнительных талонов раз в месяц. Джун не сомневался, что Кайтен не бросила бы его, даже потеряй он свою отупляющую работу в бурных потоках конкуренции; но здравомыслие и опыт подсказывали, что прятаться от закона следует у него на виду.

Каморка с терминалами обслуживания находилась прямо над кухней, поэтому все здесь, от пластмассовой мебели и до незамысловатых штор, пропахло пиццей. Стены временного здания были не особо плотными: его проектировщик отчаянно экономил сгелитий, и звенья едва соприкасались. Заливать промежутки бетоном было нельзя – преступление против благополучия Цитадели, – а дешевая обшивка, прикрывавшая их, легко пропускала запахи. Так что аппетитный на первых порах аромат свежеиспеченной пиццы за три года превратился для Джуна в невыносимую вонь, от которой увы, деться он никуда не мог. Особенно сейчас.

Ему ничего не оставалось, кроме как свернуть деятельность Монстра и явиться к Джонару с мольбами позволить ему вернуться на работу. После того как босс едва ли не пинками прогнал его в последний раз, на успех Джун особо не рассчитывал. К счастью, ему повезло.

На пороге операторской в который раз за смену появился крепкий суровый бородач с крупным, явно не раз переломанным и кое-как сросшимся носом. Гораздо естественнее он смотрелся бы в баре – выволакивающим за дверь разбушевавшихся клиентов. На Джонаре был тесноватый в груди фартук с символом «Пиццериссимо» – усатой лаской в поварском колпаке и с кругляшом пиццы на подносе. Часы показывали четыре утра, фартук он нацепил поверх пижамы, и Джун прикусил язык, чтобы не сказать ничего язвительного на этот счет.

– Пришел убедиться, что ты работаешь.

Неестественно лиловые глаза Джонара хищно просканировали помещение. В отличие от золотистого протеза Кайтен, никогда не вызывавшего особого отторжения, имплантами Джонара можно было пугать детей.

– Я думал, у нас в команде «Пиццериссимо» доверительные отношения, – сказал Джун. – Это прописано в «ценностях компании», я вчера перечитывал.

– Сколько ты смен прогулял за последний год? Пятнадцать? Двадцать? Доверительные отношения закончились на второй. Если бы Гефеста не вступалась за тебя, сопляка, дорога сюда тебе была бы закрыта.

– Но мне нужен был творческий отпуск, – возразил Джун. Джонар даже не улыбнулся этой попытке растопить лед юмором.

– Вот почему я никогда не хотел детей.

Не успел Джун ответить, как из темноты проема вышла высокая женщина. Ее седая коса была перекинута через оба плеча, как серебристое ожерелье.

– Не гноби мальчика, Джо, и иди спать. – Гефеста не застала начала разговора, но мгновенно поняла, в чем дело. Тонкие губы растянулись в улыбку, уголки которой никогда не приподнимались. – Помнишь, каким ты сам был в его возрасте?

Джун отвел глаза: не хватало еще, чтоб Джонар решил, будто он пялится на Гефесту, облаченную в старомодную ночную рубашку в пол. Даже этот странный атласный балахон с рюшами Гефеста носила как королева. Она и была королевой здесь, в «Пиццериссимо», а суровый Джонар был самое большее ее верным министром.

– В его возрасте я был ответственным и серьезным, – проворчал Джонар, пока Гефеста поправляла перекрученную шлейку его форменного фартука.