Трое суток длился этот ад на Переяславской земле. На много верст вокруг Переяславля все было уничтожено. Лишь потому, что возы были переполнены награбленным русским добром и вся округа превращена в пепел, половцы повернули обратно к себе, в бескрайнюю дикую степь.

Куда-то за горизонт, в ярко-алую даль зимнего заката, тянулись караваны скрипящих под грузом добычи половецких повозок. За ними шли, погоняемые ударами жестких кожаных плетей, выбившиеся из сил, полуобнаженные, с изрубленными до костей спинами, связанные пленные люди. Их судьба теперь была обречена. Даже если они выживут во время дальнего голодного и изнеможительного перехода до места стоянки половецких орд, им суждено погибнуть где-то в степи или быть проданными в рабство на невольничьем рынке и сгинуть в неведомых краях. Табуны домашнего скота половцы гнали отдельно и, не скрывая своего удовольствия, любовались хорошо откормленными животными. Было видно, что они гораздо больше ценят коней, коров и овец, чем с трудом передвигавшихся, осунувшихся и бредущих, словно тень, людей.

Не многим жителям удалось чудом уцелеть в тех местах, где прокатилась истребительная половецкая волна. Измученные и голодные, в жалких оборванных и обгоревших обносках, с распухшими и красными от бессонных ночей глазами, молча брели они к Переяславлю в надежде на помощь.

Многие из них были с отмороженными конечностями. Одних, которые босиком долгое время стояли в снегу, прячась от неминуемой гибели, несли на носилках. Других, которым посчастливилось оказаться в теплой обуви, вели с перемотанными тряпками обмороженными руками. Почти на всех были следы засохшей крови.

Они мало походили на живых людей, больше напоминали мертвецов, непонятным образом бредущих туда, где нет пожарищ, есть еда и обогрев.

Все жители города находились в подавленном состоянии духа. Еще большее угнетение создала история, невольными свидетелями которой, а потом и распространителями рассказов о ней стали люди, находившиеся в один из этих скорбных дней у входа в город. Там, как видимо, сошедший с ума от горя мужик лет сорока, с черными отмороженными кистями рук, стоя в воротах города, пытался перекреститься, но скрюченные, замерзшие пальцы его не слушались. Он не понимал, что происходит, стучал кистями одна об другую, пугая городских жителей звонким и объемным, возносящимся ввысь звуком. Казалось, что это бьют друг о друга двумя промерзшими березовыми поленьями. При этом мужик нечленораздельно раз за разом пытался сказать, что случившийся набег половецкой орды – это кара Божья за те прегрешения, которые люди творят ежедневно, сами того не осознавая.

Владимира до глубины души на всю жизнь поразило то, что он увидел в эти несколько дней.

Шло время. Переяславское княжество возрождалось из руин. Князь Всеволод Ярославич заботился о восстановлении сожженных сел и деревень. Не жалея своей казны, он оказывал помощь всем пострадавшим жителям. Днем и ночью вместе со своим сыном Владимиром они объезжали всю переяславскую округу. Одним раздавали из своих уцелевших владений лошадей, коров, овец и прочую домашнюю живность, другим выделяли деньги для покупки необходимого хозяйства.

Землепашцы и скотоводы, торговцы и ремесленники брались за топоры и пилы, валили вековые деревья, восстанавливали свой быт. Отстроив свои неказистые избы, смерды принялись возделывать поля. И снова взошли и зазеленели нивы. Глядя на вновь зарождающуюся жизнь, все тешили себя мыслями о мире и спокойствии.

Одновременно с восстановлением жизни на селе Всеволод уделял большое внимание улучшению обороноспособности Переяславля и всего княжества. Были обновлены и укреплены стены города. Старый, поросший травой и кустарником вал насыпали гораздо выше прежнего уровня, его склоны сделали более крутыми. Ров углубили и расширили. Внутри города создавались запасы на случай длительной вражеской осады. Далеко вглубь Половецкой степи выставлялись сторожевые посты. При появлении половцев зажигался сигнальный костер, дым которого был виден на большом расстоянии. Такой сигнал сразу передавали от одного поста к другому, и скоро все знали о приближающейся опасности.