Я никогда не скажу тебе этого. Но я скажу тебе, что ты мне очень нужна.

Я посылала к тебе бабочек летом, чтобы они принесли на своих крылышках тебе мою нежность. Я шептала ветру слова любви, чтобы ты услышал их. Я говорила с тобой, устремляя глаза в небо. Я чувствовала тебя повсюду: в шорохе травы и каплях прохладного дождя на моих губах. Чтобы я ни делала, где бы я ни была, я думала о тебе, я жила тобой. И как бы далеко ни хотела я от тебя убежать, моё сердце всегда стремилось к тебе…

Я тонул в этих глазах и не хотел, чтобы меня спасали.

Мне всегда нравились карие, но когда ты впервые посмотрела на меня своими бесовскими, матовыми, я понял, что отныне зелёный мой любимый цвет. Я всегда ценил женскую привлекательность, и для меня важны были ноги, попа, грудь. Ты была прекрасно сложена, но я смотрел на тебя и видел только твои глаза. Этот взгляд, в котором секса больше, чем даже в самом сексе – в нем вся ты. Смесь наивности и порока. Серьёзности, даже какой-то неземной мудрости и абсолютного легкомыслия, неприспособленности к окружающей действительности. Иногда ты была словно добрая фея, хрупкая такая, что тебя хотелось защитить от всего и всех, но порой я ловил себя на мысли, что хочу придушить тебя, когда в тебе просыпалась ведьма – злая, холодная, мстительная. Глаза твои меняли оттенок – от мятного, лесного, до цвета морской волны. Я пытался прочесть твоё настроение по ним, но оно так внезапно менялось, что я не успевал поймать его. Ты всегда была одно сплошное противоречие. Ты путала следы, словно хитрая лиса, подкрадывалась незаметно, как кошка и могла ужалить, подобно ядовитой змее. Со временем я устал тебя разгадывать. Я перестал пытаться переделать тебя, подавляя в тебе всё дурное, потому что понял, без плохого в тебе, не было бы так притягательно хорошее.

Я давно утонул в твоих глаз и не хочу, чтобы меня спасали.

Был бы ты моим, я бы тебя смешила…

Клянусь, каждый день я придумывала бы такую шутку, от которой ты долго смеялся бы, ведь я так люблю твой смех, твою улыбку и мне нравится, когда ты счастлив. Была бы я твоей, я бы тебя слушалась. Я бы постаралась сделать так, чтобы ты никогда не хмурил брови, я бы с тобой почти никогда не спорила и старалась бы никогда не злить. Были бы мы сейчас вдвоём, я бы с тобой не разговаривала, не задавала кучу дурацких вопросов, а села бы к тебе на колени, притянула бы к себе твоё лицо и поцеловала бы нежно-нежно. Если бы я была твоя, а ты мой, мы бы никогда не расстались… ты бы меня любил, я знаю, а я бы тебя ещё сильнее…

Если бы я могла, я бы обязательно отменила это чертово сослагательное наклонение, чтобы никогда не грустить о невозможном.

Чтобы больше не скучать по тебе…

Я с тобой хотела быть нежной. А ты брал мою нежность своими грубыми руками и рвал её тонкие нити-паутинки, и они так смешно и нелепо разлетались по ветру, зачем-то продолжая сверкать на солнце. Я плакала. Ты смеялся. Мне было больно. Тебе весело. Эта игра забавляла тебя, но пришёл час, когда у меня не осталось для тебя больше нежности. Это только сначала кажется, что её целое море или даже океан. Она рвётся от грубости, тает без любви. Пришёл день, когда я почувствовала в своём сердце абсолютную пустоту к тебе. Я ушла, ни разу не оглянувшись. С тех пор я перестала плакать. А ты перестала смеяться.

В тот самый день, когда я поняла, что могу без тебя, ты понял, что без меня не можешь…

Пытаюсь вспомнить, когда мы с тобой перестали быть родными… Кто-то скажет: «Раз перестали, значит родными по-настоящему и не были.» Да только что он понимает? Никто не знает, как мы были близки, кроме нас самих. Только ты помнишь, как звонила я тебе в три часа ночи, чтобы рассказать свои неприятности и поплакаться. А ты всё выслушивал и ни разу не накричал на меня за то, что бужу, хотя наутро тебе нужно было рано вставать. Только я знаю, как бежала к тебе следующей ночью, когда стрелки часов давно перевалили за полночь, без косметики, надев на себя то, что под рукой было, только для того, чтобы ты мог меня поцеловать. И никто не знает, как ты целовал меня этими звездными ночами, и как я таяла на твоих губах и в твоих сильных руках. Где им понять, что мы готовы были друг за друга порвать любого? А как мы с тобой друг за друга переживали! Разве они знают? Скажи, когда это кончилось? Когда твоё сердце перестало за меня молиться, а моё за тебя ныть? Когда мы поняли, что можем обойтись один без другого? Может быть тогда, когда перестал ты на завтрак угощать меня своей любовью? Или тогда, когда я прекратила будить тебя по ночам, чтобы поговорить о всякой ерунде? Когда мы перестали чувствовать друг друга, договаривать друг за другом фразы? Когда случилось так, что ты меня разлюбил, а я спокойно приняла это, едва лишь пожав плечами? Я же помню, мы родными были. Я это точно знаю. Просто ты перестал тонуть во мне, а я слушать тебя с придыханием сердца. Мы близкими такими были, что ближе не бывает. Но перестали однажды.