– Эт-тоо![11] – удивленно воскликнула Бабушка. – Наш язык знаете!.. Амуҕалэдэ![12]

Приглашая гостей, незаметно перекрестилась: «Киристос благословление, хороших людей нам послал!»

– О-о, вкусный чай, настоянный на травах, багульнике! Землей пахнет… – сказал Чернобородый, пригубливая из стакана чай.

– Вы прямо как настоящие тундровики! – обрадовалась Бабушка. – Это и вправду: воду я беру среди кочек.

– Да-а, такой чай грех сахаром портить! – ответил Усатый, откусывая кусок жирной юколы. – Мы много ездим. Приходится и в тундре ночевать, потому все замечаем, Бабушка!

Эдилвэй, как и подобает ребенку, не стал долго залеживаться в укрытии. Услышав звон посуды и мирные разговоры, он вошел в унэн.

– Это мой внук Эдилвэй! – с некоторой торжественностью сообщила Бабушка гостям. – А отец его – мой сын – с невесткой уехали на озера ставить сети и скоро должны быть здесь.

– Абуче, а они хорошие люди? – тихо спросил по-юкагирски Эдилвэй у Бабушки. – Тебя не обижают?

Бабушка рассмеялась и посадила внука там, где сидит хозяин унэна.

– Ты тоже чай пей, кушай!

Эдилвэй пожевал юколу.

– А вы – хорошие люди? – спросил он сидящего рядом Чернобородого.

Гости переглянулись и вдруг залились смехом.

– Ух, рассмешил же ты нас, Эдилвэй! – сказал, посмеявшись вволю Усатый, – Мы такого вопроса никогда не слышали!

– Молодец, Эдилвэй! И во взрослой жизни будь таким же прямым! – Чернобородый погладил мальчика по голове. – А что касается твоего вопроса, то прямо скажу – мы вреда никому не делаем, мы – хорошие люди!

– Мы, Бабушка и Эдилвэй, второй день путешествуем по вашей тундре, – сказал Усатый, ставя чашку донышком вверх: в знак того, что чай пить закончил. – Правда, появляемся перед людьми редко, лишь чтобы узнать: кто, как живет или когда ищем что-нибудь интересное. Иногда останавливаемся, когда нужно оказать кому-нибудь помощь.

– Пасии-вэ! – Бабушка подала гостям “салфетку”, которой на Севере служит мягкая сухая трава. – У нас, слава Богу, все есть: сын работает, невестка – работящая, а внук – отрада!.. Поели, теперь – отдохните, поспите.

Усатый, уже застегнувший серебристого цвета куртку, поднялся и через хонаан[13] стал всматриваться в небо.

– Бабушка и Эдилвэй! – сказал он, присев у очага. – Мы за едой отдохнули, а дорога у нас дальняя. Путешественника же ноги кормят, правда?

– И то правда! – согласилась с ним Бабушка.

– Вот вы сказали, что когда-то у вас были олени. Значит, их у вас сейчас нет? – спросил Чернобородый, вытирая руки травяной салфеткой.

– Были, добрые люди, были у нас олени, свое кочевье… Да вот теперь мы – безоленные. Сын работал… – Она растопырила натруженные пальцы. – Сын двадцать лет работал оленеводом и заимел было десять оленей, да и те пали… – Она погладила внука: – А он трактористом хочет быть!

– Нет, я хочу быть летчиком-оленеводом, абуче! – возмущенно воскликнул Эдилвэй.

– Э-э-э, теперь дети и внуки мудрыми стали, потому, что рано обучились. А мы, старые люди, наоборот, ничего в этой жизни не понимаем, – Бабушка рассмеялась, поглядывая на внука. – Раньше мы знали, для чего живем: чтобы детей сытно кормить и в тепле растить, родителям долг свой вернуть, с соседом бедой и радостью делиться, гостя честно встретить. Этому родители учили, к такой же жизни готовили, какая была у них… А новая жизнь наступила – мы и растерялись!.. Что я буду делать? Разве что с Эдилвэем, вот заниматься – родному языку учу. Правда, как в школу пойдет, сразу половину слов забывает… Сейчас-то, вижу: теперь толком человеческой жизнью-то и не живут…

Чернобородый погладил бороду и обменялся взглядом с Усатым.