– Естественно. Ну, а если мы не объявим тревогу, и они поймут, что им предоставился исключительно счастливый случай? Том, если Молот ударит, возможно, Вашингтон, Нью-Йорк, фактически все восточное побережье…

– Дерьмово. А для полноты картины – война, – сказал Бамбридж. – Если Молот действительно ударит, мир и без большой войны перевернется вверх тормашками. Но если удар, минуя их, придется только на нас, им захочется довершить начатое. Я бы так и поступил, будь на их месте.

– Но вы не…

– Да не из этого кабинета, – пояснил Бамбридж. – Не отсюда, даже если б я получил приказ – который, слава Богу, я никогда не получу, – генерал перевел взгляд на стену, где были выставлены макеты ракет. – Скажу, чтобы я сделал, если б вдруг случилось, что все дежурные посты заняты людьми, которым я доверяю. Отправил бы весь начальствующий состав на гауптвахту и сам принял дежурство на «Зеркале». Но как мне объяснить подчиненным, что пуск ракет нужно произвести из-за какого-то метеора?

– Думаю, вы найдете объяснение, – сказал Джеллисон.

Снаружи тьма и сияние. А в капсуле «Аполлона» Рик Деланти не в силах встать с койки. Глаза его плотно закрыты, он неподвижно лежит, кулаки стиснуты. «Прекрасно, черт побери. Я заболел, как только мы вышли в космос. Не сообщай Хаустону. Они ничего не смогут сделать».

– Ты проклятый дурак, ты же умрешь с голоду, – сказал Бейкер. – Черт, здесь же нет ничего позорного. Каждый может заболеть космической болезнью.

– Но не на целую неделю.

– Тебе все известно не хуже, чем мне. Мак-Аллиард проболел весь полет. Не в такой тяжелой форме, как ты – но его лечили. Я сообщу доктору Малик.

– Нет!

– Да. На проявление мужества и гордости у нас нет времени.

– Дело не в этом. Ты сам все понимаешь, – сказал пронзительным голосом. – Она сообщит о моей болезни. И тогда…

– И – ничего, – сказал Бейкер. – Никто не станет срывать полет только потому, что у тебя непорядок с желудком.

– Ты уверен в этом?

– Угу. Они не могут признать, что полет окончился неудачей… пока я не потребую, чтобы они это признали. А я этого не потребую. Пока что…

– Пока все более-менее в порядке, – сказал Деланти. – Вот ведь в чем дело. Господи боже, Джонни, если экспедиция из-за меня окажется сорванной… Черт возьми, жаль, что они не выбрали кого-нибудь вместо меня. Тогда все это не было так важно. Но я – я обязан продержаться…

– Почему? – спросил Бейкер.

– Потому, что я…

– Человек, у которого кожа не белого цвета?

– Черного цвета. И об этом забывать нельзя, – Рик попытался улыбнуться. – Ладно, зови госпожу докторшу. Пусть как-нибудь лечит. Может, вылечит, покормив меня грудью?

– Так будет лучше, если ты будешь лежать с закрытыми глазами.

– Что я и делаю, и это самое большое, что я могу сделать, – в голосе Деланти звучала горечь. – Я старое железное ухо – и подхватил космическую болезнь. Бред какой-то, – он осознал, что Бейкера рядом уже нет, и лихорадочно стал застегивать ширинку.

Официально это одеяние называлось «повседневной служебной формой». Кто нибудь мог сказать: «это – теплое белье». Или: «это белье – комбинезон». Во всяком случае это – одежда астронавтов. Очень хороша с практической точки зрения одежда – но Рик Деланти не мог скрыть как он нервничает: не часто он представал перед женщинами в нижнем белье. Тем более, если это – белые женщины.

– Парень, друзья-приятели, проживающие в глубинке Техаса, сошли бы от этого с ума, – пробормотал он.

– Почему вы не сообщили раньше? – женщина сказала это отчетливо, с профессиональной интонацией, и от этого голоса из головы Рика Деланти выдуло остатки мыслей – если они еще там оставались. Войдя в кабину, Малик отсоединила трубку комбинезона Рика и сунула освободившейся конец в отверстие переносной термостанции. Второй конец трубки уходил внутрь белья Рика Деланти и далее, вглубь его тела. Любого астронавта пугает, если врач подобрался к его заднепроходному отверстию: измерение температуры не сулит ничего хорошего.