Вообще, единственная польза миру постфактум от меня была бы в виде органического удобрения. Это даже звучит красиво – ты ушел, но переродился в крепкое дерево. Потом от тебя пойдут побеги, листья, цветы и семена, как твои последователи, разнесутся ветром далеко-далеко. Может быть, на твоей ветви устроят качели для внуков, и ты будешь слышать их смех. А потом тебя срубят и сделают из ствола обеденный стол для семейных праздников, а на корневище построят беседку. И ты будешь здесь на 50 лет дольше, чем планировал.

Я перелезла через забор, встала ногами на землю. Оглянулась. На перекрестке рядом ждала зеленого сигнала светофора черная Toyota. Водитель, приоткрыв рот, таращился на меня и застрял на стоп-линии еще на три секунды. А я просто с непринужденным видом отряхнулась и пошла по своим делам.

Я привыкла, что в Петербурге нечего бояться, гуляя ночью, из-за того, что почти все время светло и рядом все равно есть люди. В маленьком городе выйти без компании туда, где половина улиц остается без фонарей, для меня было бы невозможно. А если и вышел, то передвигаться надо стаей – с подругами, а лучше с друзьями. Но друзья обычно хиленькие и на контрольный вопрос «а ты умеешь драться?» отвечают отрицательно. Это уверенности не вселяет.

Но везде есть городские сумасшедшие. Например, бабка на Чернышевской с явной деменцией и посаженным голосом. Она была для меня легендой, пока я сама ее не увидела. Она даже не говорит, а лает – нечленораздельной речью, конечно, как будто говорит о своем на своем же языке. Еще был потрясающий случай, когда я возвращалась из театра на каблуках, но все равно решила прогуляться по переулкам в центре. Иногда в них намного интереснее, чем на людных улицах. Конечно, туфли натерли мне ноги, и я искала место, чтобы просто налепить лейкопластырь. Ни парков, ни парадных со скамейками рядом не оказалось, а вот ступеней в цокольный этаж старых домов – через каждые десять метров. Только я устроилась и сняла обувь, как нужно было появиться пожилому джентльмену бомжеватого вида, выгуливающему на поводке собачонку, несомненно, царской породы. Когда он остановился рядом со мной и посмотрел сверху вниз, стало уже не по себе. Думала – может, хочет комплимент сделать. Обычно таким господам не терпится полюбезничать. Я уже приготовила дежурную улыбку, но он выдал то, чего я совсем не ожидала:

– Ты чего здесь сидишь? Ты чего сидишь, дура? Тут наркоманы лежат, вчера человека отсюда мертвого поднимали, он тут лежал. Нет, ну посмотрите на нее, вон что вытворяет. Не слышишь, что ли? Тут вчера наркоманы сидели, они тут каждый день сидят, и ты теперь тут! Ты что творишь?

Столько возмущения от незнакомца тогда еще не слышала. Это, конечно, печально, что тут человек умер, хотя я допускаю, что ему это причудилось, но у меня-то пластырь, уважительная причина, и ничего криминального я сейчас не делала.

– Уважаемый, извините, я тут всего лишь ноги натерла и присела пластырь налепить. Беспокоиться совершенно не о…

– Я тебе говорю, дура, тут наркоманы, наркоманы здесь!..

Разговаривать было бесполезно. С каждым рефреном про наркоманов тон его голоса все повышался. А собака стояла в ступоре, как будто даже она осознала глупость ситуации. Показалось, что понимающе повиляла мне белым хвостом.

Собственно, я быстро с ним попрощалась и как смогла побежала. И долго после этого не могла отмыться от неприятных слов и просто от того, что на меня обратили нежелательное внимание.

Сейчас я стояла на другом перекрестке через два квартала от входа на кладбище на пешеходном переходе. Да, ночью тоже нужно соблюдать правила дорожного движения, даже когда нет машин. И теперь залихватский свист справа по борту не предвещал ничего хорошего.