В начале пятидесятых, во времена реакции и коричневого подъема Мариани уехал в Югославию, чтобы перекантоваться несколько месяцев. Через два года вынужденной эмиграции он понял, что Партия окончательно пошла по пути советского ревизионизма, предавая идеалы Ленина и Троцкого – его, Бородача, идеалы. Тяжкое разочарование растянулось на годы. Итало с болью оглядывался назад и видел лица товарищей расстрелянных чернорубашечниками^>9 – павшие проклинали его и прочих выживших за то, что они позволили Движению превратиться в банальную политическую партию с банальными съездами, банальными лозунгами и банальной республиканской ложью.

Бородач бежал дальше, чтобы из югославской Риеки ему не мерещился родной апулийский берег. Место и время смешались в кашу в его голове. 1956-й – Будапешт. Участие в венгерской авантюре против всех. Война ради войны. 1957-й – Бильбао. Работа над созданием организации прямого действия. Тренировки баскских боевиков. В том же году в Мадриде – полицейская облава, тяжелое ранение в живот. 1958-й – ГДР. Попытка легализоваться. Окончательное разочарование в Советах. 1959-й – Монтевидео. Нищета и беспросветность. 1960-й – Аргентина. Новые связи и новые идеи. 1962-й – Куба. Разочарование Революцией. Усталость.

Убравшись с душной Кубы, Итало через Аргентину и Югославию вернулся на Родину. Он не знал, чем будет заниматься. За годы скитаний итальянские связи были почти полностью потеряны. Партия продолжала идти по пути соглашательства с республиканскими марионетками, а подполье было изрядно прорежено карабинерами^>10 и коричневыми, которых спонсировали американцы. Бородач даже подумывал над тем, чтобы уйти на покой, вернуться в Апулию и заняться выращиванием чего-нибудь или рыболовством.

Эти планы пошли прахом, когда в Милане к Бородачу подошли двое и, пригрозив стволами, приказали идти с ними. Это были мордовороты из Национального авангарда^>11 Делле Кьяйе^>12. Бородач понял, что сейчас его будут убивать. Он выхватил нож, который служил ему еще с довоенной поры, и бросился на них, желая забрать с собой еще хотя бы одну коричневую сволочь. Забрал двоих, а сам остался.

Планы Итало изменились. Он снова хотел бороться. Если не за красное знамя, то хотя бы против черных рубашек. Кроме того, Бородач прекрасно понимал, что раз его смогли так быстро найти боевики Делле Кьяйе, значит, найдут и другие, а потому, спокойная жизнь в Италии ему не светила. А нигде кроме Италии Мариани больше жить не хотел.

Разумеется, Бородач понимал, что после убийства этих молодчиков на него начнется настоящая охота. Поэтому он безжалостно сбрил бороду, которая долгие годы была его главной приметой, съехал из гостиницы и ушел в подполье. В очередной раз в своей жизни. Оставаться в Милане было рискованно, да и знакомых товарищей у него на Севере практически не осталось, а свою герилью Бородач планировал вести все же не совсем в одиночку. Поэтому он перебрался в Рим. В столице Итало быстро смог отыскать нескольких старых товарищей, но был разочарован ими, да и общим состоянием Движения. Старики устали и утратили пыл, а молодежь была недостаточно радикальна и последовательна.

Единственным достаточно жадным до борьбы Бородачу показался Комиссар. Ансельмо на словах был полностью за официальную линию Партии, но между слов Мариани чуял недовольство. Комиссар, может быть и не хотел, но хотя бы был способен вернуться к борьбе. Нужен был только достаточный стимул. И с этим Бородачу совершенно неожиданно повезло.

Теперь он ждал Ансельмо в своей берлоге, рассчитывая убедить его присоединиться к своему партизанскому отряду, в котором пока что был лишь один человек. Бородач ютился в нищей ночлежке, хозяин которой за несколько лишних бумажек согласился не задавать вопросов и не запоминать лиц. Разумеется, оставаться здесь надолго Итало не планировал – после каждой акции ему придется полностью менять свое место пребывания и, возможно, внешность.