Немного удивленная, я молча киваю. Как будто мы и не прерывали наши сеансы. Даже если он просматривал свои записи перед тем, как я вошла в кабинет, в его глазах я вижу что-то искреннее. Я ценю эти ощущения, которые мне дает общение с Митчеллом: он запомнил меня. Он знает, кто Я.

– Но в прошлый раз я не хотела думать о том, что это значит. Я просто хотела сделать это, – отвечаю я и делаю паузу. – И я переспала с ним. Несколько раз.

Я и не знала, что так приятно признаваться в своих грехах. Но еще приятнее то, что Митчелл не реагирует так, будто я совершила что-то поистине ужасное.

Он просто спрашивает:

– И теперь ты чувствуешь какие-то изменения? В плане – ты готова подумать над этим вопросом?

Я киваю в знак согласия и добавляю:

– Мне нужно кое-что прояснить для себя.

Внезапная боль обрушивается на меня, и голова буквально оказывается зажата в тисках. Митчелл замечает стремительное изменение моего состояния. Должно быть, я неосознанно вздрогнула.

– И что сейчас происходит с тобой? Я имею в виду в физическом плане.

– У меня болит голова, – говорю я. – Это больше похоже на мигрень. Приступы бывают очень сильными. Но я не испытываю боль постоянно.

– Хм, – произносит Митчелл, делая пометку в блокноте, – полагаю, мы только что выяснили, каким будет твое первое домашнее задание. Я бы хотел, чтобы в течение следующих двух недель ты записывала, что делала или о чем думала, когда почувствовала приближение головной боли.

– Хорошо, – легко соглашаюсь я, приободрившись, потому что чувствую, как боль отступает. – Я люблю домашние задания.

– Правда? – уточняет Митчелл, улыбаясь. – А почему?

Я задумываюсь над это вопросом. Помню день, когда я перешла в третий класс. Я была так взволнована, ведь именно с этого года мне наконец-то начнут задавать уроки на дом.

– Наверное, потому что у меня это хорошо получалось, – предполагаю я. – В первый же день третьего класса я сделала все домашние задания на год вперед. Исписала целых две рабочих тетради по чтению и математике. Так что в итоге я перескочила через четвертый класс.

Митчелл делает еще одну пометку. Я не уверена, что эта информация имеет какое-то отношение к моей сексуальной жизни или даже к моим головным болям.

– Должно быть, ты была младше своих одноклассников?

– Да, – я киваю. – Я была самой младшей в классе. Так что мне было всего двенадцать, когда я перешла в среднюю школу. А уже в шестнадцать я поступила в колледж. Окружающие называли меня Дуги Хаузером[14]. Но не потому, что я придумала, как вылечить рак или что-то такое, нет. Мне просто легко давалось обучение.

– Я уверен, здесь кроется нечто большее, – с улыбкой отметил Митчелл. Мне было приятно, что доктор находит меня забавной. – Как ты отнеслась к тому, что тебе пришлось перепрыгнуть через класс?

Я какое-то время обдумываю его вопрос.

– Мне нравилось, что меня считали умной, – говорю я. – Взрослые считали меня одаренной, особенно мои родители.

Митчелл внимательно смотрит на меня.

– Но тяжело было быть столь юной, – произношу я, и тут меня осеняет одна мысль. – Всю жизнь меня считали ботаником. И до первого курса колледжа у меня никогда не было парня. А потом появился Уильям. Мы встречались с ним четыре года, до того, как я встретила Стюарта. Собственно, поэтому Стю и сказал мне – еще до нашей помолвки, – что хочет, чтобы я спала с другими парнями. Он считал, что я упустила возможность насладиться молодостью или что-то в этом роде.

Я наблюдаю за Митчеллом, пока он что-то быстро записывает.

– К тому же это его заводит, – добавляю я.

Доктор кивает и молча смотрит на меня.