– Они забрали Сэмми, всю семью. И отца его тоже, представляешь? Привезли под конвоем.
– Так а у кого нашли магию‑то?
Билли только махнул рукой и поспешно спрятал мерзнущие ладони обратно в рукава худого пальто.
– У двоих сразу, представляешь? У мамаши Сэммиума и у его младшего брата.
– Погоди, у Джорджа, что ли?
Билли покачал головой.
– Не смог узнать. Но у кого‑то из младших, да. И всех забрали.
– А как узнали‑то? – не отставала Молли. – В школе?
– У мамки‑то его – на фабрике. Внезапная проверка. Приехало две команды с этими, как их, ну, которые на треногах. Людей просвечивают. Говорят, тогда магия видна становится. А потом, я узнал, и домой пришли и давай всю ребятню просвечивать тоже. Ну и… братца зацепили.
– Это ж жуть какая‑то, да, Билли? Живёшь, никого не трогаешь, а потом р‑раз – и говорят, что нашли у тебя магию. И… и всё.
– Это как чума красная, – авторитетно заявил Билли, шмыгая носом и безо всяких церемоний утирая сопли рукавом. – Тоже вот живёшь так, а потом р‑раз! Сосед, старый Митч, рассказывал: в семьдесят шестом, в Петуарии, народ болел – то ж самое было. Сегодня здоров, завтра кровью харкаешь, а послезавтра и вовсе помираешь. Так что, мисс Молли, ещё что‑нибудь для тебя узнать?
– Нет пока, – вздохнула Молли. – Как мама‑то у тебя, работу нашла?
– На биржу ходила, – скривился Билли. – Говорят, «мы вам сообщим». Завтра к старым докам пойдёт, там подённую работу найти можно. И я вместе с ней, если ты, мисс, мне ничего не подкинешь. Ты подумай, точно никого поколотить не требуется?
Молли грустно покачала головой.
Никому уже не помочь. Ни робкой, молчаливой Дженни; ни верному другу Сэму. Остаётся только дрожать, вспоминая яркие пугающие видения – и с «Геркулесом», и с монитором.
И как тогда, на последний проверке – теперь вспоминала она – старший из департаментских… как‑то нехорошо он на неё смотрел. Или это уже, что называется, у страха глаза велики?
* * *
Мало‑помалу приближалось Рождество. Молли старалась в школе – скоро дадут полугодовые табели, а мама не признаёт никаких оценок, кроме «AAE»[2], выведенных каллиграфическим почерком миссис Линдгроув.
Билли крутился поблизости, но таким другом, как Сэм, всё‑таки не стал. «Геркулес» и «релокация» семьи Сэмми их сблизили, но не до тесной дружбы.
На развалины старой эстакады Молли ходила по‑прежнему. Почему‑то там было легче справляться с собой, когда тоска становилась совсем уж чёрной.
Билли словно чувствовал, возникал из вечерних сумерек, садился рядом. Они молчали. Иногда мальчишка осведомлялся, нет ли у мисс Молли какой‑нибудь работы. Молли становилось стыдно – она предложила как‑то Билли несколько шиллингов «просто так», однако он отказался.
– Не, мисс Молли. Я так не привык. Мы с мамкой отродясь не побирались. Ничего, справимся.
…В тот день Молли уныло шагала домой, увязая в нападавшем на день снегу. На остатках эстакады она просидела почти полчаса, но Билли не появился.
Снега валили с самого начала декабря. Улицы Норд‑Йорка было некому расчищать, машины не справлялись.
И тогда Молли и увидела вновь тех самых Rooskies.
Трое. В ярких оранжевых жилетах поверх рубах – знаменитые touloupes куда‑то исчезли, – они грузили снег в кузов локомобиля.
Трое. Двое немолодых бородачей и… и тот самый мальчишка, которого она, Молли, впервые увидела возле «ворот номер четырнадцать».
Работали все они легко, словно и не приходилось им ворочать пласты слежавшегося снега, перемешанного с угольной гарью. Наблюдал за ними один‑единственный констебль, и притом не похоже было, что он особенно опасается побега своих подконвойных.