Родители не понимали меня, как один человек не понимает другого. От ощущения, что я не мог на них злиться, меня терзало, как от лихорадки, и всю ненависть, годами накапливающуюся в чертогах, я изливал на себя. Остатки же человечности, как мне казалось, я растерял в погоне за мерзким одобрением, которое, как ни странно, мне даже было не нужно, но, думалось, именно в этом состояло счастье.

Меня можно упрекать в глупости, в том, что я многое делал неправильно и совершенно не справлялся с собой. Но кто вообще знает, как правильно жить эту жизнь?

Придя в себя, я оглянулся. Новый день только начинал пробуждаться, стояла утренняя морозь, и понемногу сходил туман. Делая картинку нереальной, словно сон, он кружил голову без чётких ориентиров, но расступился впереди, ясно передавая обстановку. И на обшарпанном заборе чуть поодаль я заметил крупного чёрного ворона, чьи очертания собрались словно из остатков тумана, сгустившегося под моим взором. Он глядел на меня, как разумное существо, с интересом оценивая, будто нечто умиляющее, маленькое и незначительное. Что-то пугало в его внимании, захотелось вскрикнуть и спугнуть чудище, но оцепенение не отпускало, будто его взгляд контролировал меня. На коже, щекоча, россыпью блуждали мурашки, отчего я невольно съёжился, но то были лучшие ощущения. Ворон издал звонкий крик и, распахнув широкие крылья, с шелестом исчез в тумане, пока я взялся за голову, нащупывая волосы.

Мои руки выглядели как прежде, одежда была запачкана, но такой, какой я её помнил. На руке виднелись часы отца, даже кольцо на месте, в карманах немного денег и документы. Тот, кто меня убил, определенно ничего не украл. Хотя на секунду мне подумалось, будто с чудесным возвращением к жизни мне поручили некий стартовый капитал. Как бы то ни было, я конечно же решил его освоить.

На улице, которая в веренице эпизодов памяти чудом вспомнилась, был магазин часов, куда я уже однажды приходил за помощью. Тогда, после переезда из родительского дома и порушенных мечт, мне нужна была работа.

В то время, выглядев пожухлым и осунувшимся, я бесцельно бродил по улицам маленького городка, который после деревни казался мне невероятно огромным. Люди сновали мимо, будто муравьи, которых в детстве я направлял палкой, преграждая путь с одной стороны и чертя лунки с другой. Мир казался чужим и холодным, и, даже среди абсолютно незнакомых лиц, мне чудилось, будто все наблюдали за мной, предвкушая очередные падения. Под ногами послышался хруст и, приподняв ногу, я увидел карманные часы с огромной трещиной на циферблате и, почему-то, без стрелок. Я поднял их, отряхнул от сухой грязи и побрёл дальше в прострации, держа находку в руке.

В конце улицы я врезался носом в витрину часового магазина и очнулся от мыслей. Посмотрев на поломанные часы, я, всё так же не имея чёткого плана действий, зашёл внутрь, чтобы просто отдать то, что, как мне казалось, им и принадлежало. Но милейшего вида седовласый мужчина, оглядев мои потрёпанные годами одежды, улыбнулся и, приметив во мне не местного, пригласил выпить чаю, а после долгой истории жизни предложил и работу.

Меня взяли помощником часовщика, хоть я и не любил эти ритмичные постукивания, что всегда вызывают подспудную тревогу. Тем не менее именно обитель времени я тогда избрал своим приютом, спасаясь от неудач.

Сейчас же, я лишь продал свои часы, доставшиеся отцу от его отца и имеющие немалую ценность, как когда-то мне говорил часовой мастер.

– Может и кольцо продадите, сэр? – поинтересовался старик, трясущейся рукой указывая на перстень с большим красным камнем.