Моление Даниила Заточника по Засвияжскому району Данила Ноздряков

От автора

Бытие и время. Эта перекличка с Хайдеггером была вынесена в название первого раздела предыдущей поэтической книжки. Перечитывая её сейчас, я понимаю, что допустил неточность. «Поволжская детская республика» была больше о времени, нежели о бытии. Бытии в месте, формирующем его и накладывающем свой отпечаток на со-существование всех и всего.

Моя жизнь началась в Засвияжском районе. Роддом автомобильного завода в двухэтажной сталинке: в круглом окошечке гипсовая мать держит гипсового ребёнка. В окошечко вписана и эмблема автозавода, представляющая первую букву названия города. Машины с этой эмблемой я вижу в любом уголке страны. Частички родины – знак переменной, символизирующий неизменное.

Пять этажей на перекрёстке двух главных магистралей района, наш – четвёртый. Каждое окно в отдельной панельке, счастливчикам досталось по балкону. Наш балкон – самый счастливый, обвит лианами дикого винограда. С него виден смешной лозунг «ЭВМ – ПРОГРЕСС ЧЕЛОВЕЧЕСТВА» на крыше скучного вычислительного центра или чего-то вроде того. ЭВМ, кто так компьютер называет?!

Торцом дом выходит на радиоламповый завод. Радиоламповый завод сейчас розовый, как цирк. В нём открыли торговый центр. Вычислительный центр вместе со всей глобальной идеей превратить Ульяновск в столицу микроэлектроники не пережил перемены ЭВМ на компьютер. Парадоксально, но работники ульяновской микроэлектроники как самая прогрессивная часть общественности, находились в авангарде изменений и первыми остались без работы.

Я буду жить теперь по-новому,

Мы будем жить теперь по-новому,

Первые два года жизни я прожил в этом доме на проспекте 50-летия ВЛКСМ, называющемся просто Проспектом. Если выйти на перпендикулярную ему Октябрьскую и сесть на трамвай «Девятку», то всего несколько остановок до Четвёртого микрорайона, где я живу больше тридцати лет. Одни сплошные цифры. Цифры возраста. Как в «Матрице», любимом фильме отрочества, опадают зелёными чешуйками.

И как в той кошмарной сцене в «Матрице» я всё ещё привязан к родному городу – пуповиной, пропиской, питательной трубкой. Я принял красную таблетку, но делаю вид, будто выбрал синюю. Этому чувству посвящена первая глава – «В_место действия». Рефлексия вместо действия в месте действия. Даниил Заточник.

Подлинные отношения с родиной могут появиться только на расстоянии. Уроженец дворянского Симбирска поэт Кирилл Коренев, перебравшись в Петербург, вспоминал «пастушеские нравы» родного города. Я хочу тоже вспоминать. Живя с родителями и завися от них, нельзя понять насколько настоящая любовь с ними связывает. Пока не уйдёшь от симбиоза и поживёшь самостоятельной жизнью. Так и с родиной. Может быть, поэтому самые горячие патриоты получаются из эмигрантов.

Но продолжая жить здесь, чтобы хоть как-то понять подлинность чувств к городу, я периодически ныряю в историю. Его и мою. Исчезает привычное деревянное отечество (Олег Чухонцев), исчезают привычные вещи, люди, ощущения. И это уже действия, заставляющие реагировать на них. И это уже вторая глава – «Бесправье памяти», самая близкая к «Поволжской детской республике». Настолько близкая, что часто срывается в автопародию и самоцититрование.

Память – это тёплая ванна. Белого цвета, но вода в ней зелёной. С белыми полосками на поверхности. Кости, удерживающие форму воды. Вода остывает и в ней уже нельзя находиться. Пора действовать. Путь в настоящее из прошлого начинается с близкого расстояния. С рядом находящихся девушек и женщин. Русский человек собирается на rendez-vous. «Ой, всё». Третья глава. И «Жестокие романсы» – глава, когда жизнь устроена неправильно, и всё приводит к одним неудачам.

А потом настоящие действия, пробуждение от статики сна и жизни в забытьи. Поиск пути к другим людям, ради которых я живу и творю. Ко всем униженным и притесняемым, ко всем эксплуатируемым и презираемым, ко всем, кто заперт по маленьким кубышкам районов и большим ларям городов. За них звучит моление Даниила Заточника из Засвияжского района. По всем таким, как он, как я. Какое бы место у нас ни было – везде душно и тесно для свободного духа. Всюду хочется (до)вольной и радостной жизни. «Революции повседневной жизни» – пятой главы разворачивающейся драматургии бытия и времени. Действий вместо рефлексии.

Но

Я знаю, что я пишу, но я не знаю, что ты читаешь.

Обращаясь ко всем этим людям, я рискую. Нужно ли им моё моление? Нужна ли им моя революция повседневной жизни? Я не знаю. Все эти вопросы брошены в высокую траву на школьном дворе. Как-то раз в детстве я потерял в ней вечером нательный крестик. Крестик нашёл, но вера моя уже тогда была далека от христианского смирения. И сейчас она другого сорта.

Мне не нужны ответы на заданные вопросы. Они ничего не изменят. Я не хочу быть спасителем. Во всяком спасителе кроется диктатор. Из меня же может получиться только последний диктатор, полностью дискредитировавший эту роль. Нет ни стада, ни пастыря, есть свобода. И рабство, сеющее нищету и несчастье. И истинный посланник отменённого неба в картонных доспехах, идущий на штурм ветряных мельниц. Даниил Заточник, ставший Дон Кихотом.

Избави мя от нищеты сея.

Не надо, я сам.

Май 2021

В_МЕСТО ДЕЙСТВИЯ

ностальгия по настоящему

я хочу вспоминать родной город

не потешаясь над пастушескими нравами.

тосковать по резным карамелькам деревянных наличников

подожжённых и снесённых домов на ленина и энгельса

(юродивым защитником города переломлено колено)

деревянному отечеству на смену новые царицы

с красными мордами кирпичей и зелёными крышами причёсок

экскурсовод

вот здесь на перекрёстке был пивбар «витязь»

где общественность с карлы в цепях и серьгах

браталась с гражданами с цепями и в кепках

как каменный пол братался с портвейном из желудков и мочевых пузырей.

туши – не туши пожар в «трёх колах»

аллес гемахт

в пельменной не нальют чудесного разливного к пельменям

оно бы скрасило немного вид

на унылый белый минас тирит на минаева

строительство которого так и не сумели сорвать свалившие ребята

а я остался

и заправским гастролёром, гастрономичным туристом

выведывать у аборигенов матчасть

что там такого

под тряпкой у дома гончарова

раз уже тридцать лет и три дня не хотят снять

сколько строит проезд на трамвае

или лучше прокатиться на такси до чехии

и когда уже у вас построят это самое метро

а то трипофобия разыгралась от ям на асфальте

всё ли чёрные вороны галдят школьниками

никак не успокоит их учительский март

и конечно волга

эта огромная слеза

скатилась по моей щеке

белая как сигарета

единственная белая зимой

не включай свет

когда идёшь курить

разобьют окно

постучат в дверь ногами

мне надоело в стиле трёх сестёр ныть о москве

я хочу испытывать острую ностальгию

по пластовским просторам и благовским далям

как средневековый виллан я уверен

что у стен святых иерусалима

счастье есть

но не здесь

2020

сидячий вагон

нам бы день просидеть да ночь продержаться

в сидячем вагоне поезда «ульяновск-москва»

свет похож на человека чьей смерти все ждут

но он продолжает пропитывать потом простыни

и повторяет как калигула что ещё не умер

как дуглас фэрбенкс с приходом звука

как лёд на озере по поздней осени

тварь дрожащая и боязно ступить

но надо раз ты рыбак и ловец душ человеческих

свет не виноват в вынужденном бессмертии

ночью люди заходят на станциях

он становится психопомпом до кожаного сидения

сделанного из кожи пассажиров

внесённых за провинности в чёрный список

спать при зомбиподобном освещении

что с глазными яблоками

разрезанными по рецепту андалузского пса

поезд дёрнуло во сне тревожном

на секунду погас свет

показалось навсегда

и все персонажи венечки ерофеева

которых оставили ангелы

пытаются уснуть

разбросанные как попало

их предки играли в сику и пристенок

они стекают головами по стёклам и стенам

встречаются физиономиями с серыми столиками

откинутыми от впередистоящих сидений

как ра встречается с морем сигай

колеблется чаша дел русских

из запрокинутых голов храп богатырский

рты открывает и выламывает гнилые зубы

разносит по вагону табак и перегар

и кажется если на секунду храп прекратится

то тотчас встанет поезд

и мы навсегда останемся в потьме

или где-нибудь ещё в подобном месте

2020

окно в россию

россия это колодец

вода отражает образ

стены отражают звук

бритвой чик по горлу

голова иоанна предтечи

упадёт головой ивана

сына иоанна васильевича

россия это колодец

прорублено окно под землю

ныряй не ныряй

всё равно не отмоешься

мы и не помним кем вы были

когда только здесь появились

азиатской девочкой с чёрными волосами?

разбойной красой?

или плевком

в ведро воды самарянке?

восстань к новой жизни

с бревном в глазу

с кровью во рту

лёд теории

растоплен практикой

прими топор раскольникова

и проведи в подземный мир

где сущность жидкости горяча

какие там менделеевские сорок градусов

спирт на московском балу сатаны

россия это колодец

нет

не так

россия это поезд

мчится по бескрайним просторам

без конечной цели

перемещения в пространстве

единороги на станциях и в тамбурах

тягостная хандра закладывает нос

смрад окоченевших тел

разольётся по весне половодьем

но когда наступит весна?

изменишь инвариантный облик ты

2020

подвенечное (непередаваемая ярость человеческого опыта)

сартр никогда не был в саратове

не мутил стартапы в самаре

над ульяновском вечер ласковый

не встречал в зарослях американского клёна