– Корабли вчера вышли из Кавалы. Сегодня они останутся на ночь в Митилини. А завтра утром, еще затемно, будут в Смирне. Они плывут спасти нас! Они везут нам свободу! Слушайте, слушайте все!

Панайота как ни в чем не бывало продолжала крутить скакалку. И снова горячей волной к вискам поднималось чувство, как будто она стоит в центре мира и все взоры обращены к ней. Она выпрямилась и подняла повыше подбородок. Все, кто той весной видел Панайоту, удивлялись, как она так быстро вымахала. За зиму выросла, как будто кто-то за уши тянул, сделалась на голову выше сверстников. Даже пальцы ее стали длиннее, не говоря уже о руках и ногах, которые она раньше не замечала, а теперь вдруг не знала, куда деть. Эти внезапные изменения доставляли ей неудобства, но по тому, что старухи, например тетушка Рози, при виде ее трижды сплевывали – тьфу-тьфу-тьфу, – а мать прикрепляла к ее одежде изображения Богоматери, синие глазки-амулеты и треугольные обереги-муски с написанными молитвами, Панайота понимала, что изменения эти коснулись не только роста, но и кое-каких других частей ее тела. Об этом же говорили, конечно, и взгляды Ставроса.

– Хватит этой чепухи! – крикнул один из сидевших в кофейне стариков со сморщенным лицом, продолжая при этом перебирать четки. – Сколько уже месяцев они нас спасают. А никто их и в глаза не видел.

– Какие там месяцы, вре? Скоро полвека стукнет, а мы все ждем. Ха-ха-ха!

– Клянусь, они плывут. Мы это от англичан слышали. На набережной все только об этом и говорят. А рыбаки даже видели корабли. Правда, педья[27]?

Мальчишки так и замерли в центре площади, недоуменно переглядываясь. Они-то думали, все в квартале будут эту новость праздновать. Почему же никто не вскочил на ноги и не бросился обниматься со слезами радости на глазах?

– Сынок, Ставраки му! – издалека окликнула Ставроса мать. Она поливала из кувшина красные розы в их крошечном садике перед домом. После целого дня под палящим солнцем земля жадно впитывала влагу, а воздух пах розмарином, как будто после дождя. Их одноэтажный дом выходил на площадь; по беленным известкой стенам разрастались бугенвиллеи, уже раскрывшие свои пурпурные цветы. – Эла, иди сюда, я тебе рубашку сменю. Ты весь вспотел.

Ставрос посмотрел на нее с негодованием. Нашла время рубашку менять! Панайота закусила губу, чтобы не рассмеяться. Не сводя глаз с прыгавшей Адрианы, Минас, в расстройстве оттого, что их известие не вызвало ожидаемого интереса, вышел вперед остальных мальчишек и принялся выкрикивать, тряся при этом колокольчиком, как глашатай:

Его выкрики подхватили и другие мальчишки. Беззубые старухи опять закачали головой, как будто в такт какой-то красивой песне, а девочки подталкивали друг друга и хихикали.

Адриана, прыгая, запуталась в скакалке и чуть не упала.

– Пропала ты, сестрица! – прокричала сидевшая на стене Тасула, младшая сестра Адрианы. – Пропала, втюрилась по уши!

И она запела песню, которую тут же подхватила и сидевшая рядом Афрула, сестра Эльпиники.

Эльпиника отшвырнула скакалку, подбежала к стене и принялась щипать сестру за ноги.

– А ну, замолчите! Не то я вам покажу!

– Кита, кита[30], сестрица, твой толстячок-то в самом хвосте идет! Солнце ясное Нико му! Ай-ай-ай! Ладно-ладно, молчу. У меня все ноги в синяках, видишь? Вечером покажу маме, посмотрим, как ты это объяснишь.