Ветер усиливался, и пальто на синтепоне не справлялось с его ледяными объятьями. Эма стряхнула с капюшона снег и, вбежав в магазин, с удовольствием вдохнула книжный запах.

У кассы была длинная очередь. Многие покупатели, поглядывая на часы, держали в руках книги в красно-синей обложке. В зале стоял привычный гул. У полок с детскими книжками толпились мамы с малышами. Всем хотелось прихватить на длинные праздники книжных новинок. Мужчина в дорогом пальто рассматривал на застекленной витрине раритетные издания.

«Кому-то повезет с подарком», – подумала Эма, взглянув на него.

Она подошла к стенду с новинками, посмотрела на название книг в красно-синей обложке и почувствовала, как разом пропали запахи и звуки. Мир замер. Она потерла глаза, решив, что померещилось. Прижавшись друг к другу яркими картонными боками, перед ней в несколько рядов стояли книги с одним названием. «Предел уязвимости».

Эма решила, что фантазия сыграла с ней злую штуку – подсунула картинку жизни, о которой она мечтала совсем недавно. Эма огляделась. На кассе стояла все та же очередь, и все те же люди держали в руках книги с красно-синей обложкой.

В метре от Эмы женщина в длинной норковой шубе и очками, сдвинутыми на лоб, близоруко щуря глаза, читала аннотацию к детективу известной писательницы. Пренебрежительно фыркнув, она задвинула книгу обратно на полку и подошла к стенду с новинками.

– О, «Предел уязвимости», – произнесла дама. – Событие в литературном мире, оглушительный дебют молодого автора. Сегодня из каждого утюга посыпалась реклама.

Она взяла книгу в руки.

– Читали? – обратилась она к Эме и та кивнула, убедившись, что это не сон и не шутка.

Еще оставалась слабая надежда на совпадение названий – такое бывает – и Эма медленно перевела взгляд на поле с именем автора. Красивым шрифтом на обложке было выведено «Герман Василевский», а на задней обложке – его биография и фото.

Эма почувствовала, как холодеют ладони, а тело начинает бить дрожь. У нее дрожали руки, губы, колени, от лица отхлынула кровь и только сердце, не желая участвовать в общей гонке, уверенно замедляло ритм.

– Вам плохо? – участливо поинтересовалась женщина в шубе.

– Да, – выдавила Эма чужим голосом.

– Ай-яяй. Что же вы, такая молодая, а здоровье уже пошаливает, – посочувствовала дама. – У меня нитроглицерин есть, дать?

Эма отрицательно качнула головой, взяла книгу, оплатила на кассе покупку и, споткнувшись о высокую ступеньку, вышла из магазина. В пальто нараспашку, с непокрытой головой она прошла четыре автобусные остановки, прежде чем поняла, что двигается в другую сторону. Уже сидя в вагоне метро, Эма листала страницы, понимая, что в романе изменены лишь имена персонажей. Обида капала с ресниц, оставляя крупные размытые следы на страницах с ее мыслями, ее героями, выстраданными ею сюжетами. Эма смотрела на фотографию Германа и отказывалась верить в происходящее.

«Может, это ошибка или новогодний розыгрыш? Он не мог так со мной поступить». Но Эма снова и снова читала имя автора и всех, кто принимал участие в создании книги и себя среди них не находила.

Герман лежал на диване в любимой позе, закинув руки за голову, и мечтательно смотрел в потолок. Рядом, на икеевском табурете стоял ноутбук с гравировкой «Мечты сбываются».

Герман знал, что сегодня начнется масштабная реклама книги. Она появилась во всех крупных магазинах страны, и он понимал, что впереди его ждет непростой разговор. Герман подготовился к нему заранее, проконсультировался с юристом, вооружившись, как ему казалось, весомыми доводами. Он ждал Эму дома, привычно надеясь, что согнет давлением, силой убеждения и, как ему казалось, абсолютной властью над ней. Он понимал, что талант Эмы, вырвавшись на свободу, сметет все на своем пути, и прежде всего его – Германа Василевского, а потому неуклонно выстраивал с Эмой отношения моральной зависимости, сознательно и старательно обесценивая все, чем она занимается.