Долго ли, коротко, но пришёл срок, и купец домой вернулся с барышом превеликим, товаром заморским и подарками для дочерей своих.

Надела Велена убор царский и пошла приказывать. Что бы она не пожелала, в тот же миг все исполняли.

Открыла Гневана ларец, достала горсть каменьев драгоценных, а ларец опять полнехоньким стал. И сколько бы она ни брала, ларец полным оставался.

Очень скоро надоели сестрам подарки. Все желания исполнены, весь дом завален изумрудами да алмазами. Скучно стало, нерадостно. Глядя, а Ачина ходит везде со своим зеркальцем. Наведёт его на человека, увидит хворь какую скрытую, поможет кому словом ласковым, кому советом добрым, кому отваром трав целебных. Наведет зеркальце на животинку какую, поймет, что за беда приключилась, и вылечит. И от дел этих добрых так хорошо ей, так радостно на душе, что вся аж светится.

Завидно стало сестрам. Они-то уж давно назабавились своими подарками, а эта, мол, всегда себе занятие найдёт да довольная ходит. Думали-думали они и решили младшую сгубить да зеркальце себе забрать, сама-то ведь не отдаст.

Вот собрались они в лес, зовут с собой Ачину.

– Пойдём с нами. В лесу малины видимо-невидимо. Сами полакомимся и домой на варенье принесем, – уговаривали они сестру. – И зеркальце возьми, вдруг какую зверушку вылечишь…

В лес зашли, Ачина песни поет да ягоды собирает. Уж полно лукошко набрала, а старшие идут да всё место укромное выбирают. И зашли они в самую гущу, где Леший с Кикиморой живут. Стукнули тогда они камнем сестрицу по голове, отобрали Зеркальце, да к дереву высокому бедную сестрицу привязали дикому зверю на съедение.

Домой прибежали, рыдают :

– Батюшка! Не гневись! Не углядели, не уберегли сестрицу. Зверь лютый Ачину загрыз. Сами еле спаслись.

Зарыдал отец, застонал дом, завыл Домовой, захлопал дверями и окнами.

А надо сказать, что леший Лешик и домовой Мотя большими друзьями были, частенько в гости друг к дружке хаживали, за чайком ароматным разговоры разговаривали, всё Ачину хвалили да сестриц ругали. Вот и прибежал Лёшик к Моте, рассказал, как младшую сгубили и что та теперь веревками тугими к дубу привязана.

Стали они думать да гадать, как же им всё Добрану поведать, ведь язык их только Ачина понимала. И придумали: Мотя её вещи раскидал да дорожку ими выложил до леса, а Лёшик цветами её любимыми тропочку до дерева высокого указал, где смерть свою встретила Ачина.

Добежал купец до дуба могучего, увидел доченьку свою любимую, разрубил верёвки, положил тело бездыханное на травушку густую. Встал отец перед ней на колени, а та лежит, как живая, даже румянец на щёчках ещё не сошёл. Кажется, вот-вот откроет свои глазки лучистые, улыбнется батюшке, утешит да слёзы осушит.

– Встань, купец! – раздался вдруг голос в голове Добрана. Это Лёшик с Мотей достучались до сердца отцовского. – Иди за нами!

Удивился он, но послушался, встал и за голосом пошёл. И пришли они к двум источникам. В одном вода тёмная, ни травинки вокруг, ни птички, ни зверушки. В другом – вода светлая, прозрачная, цветы кругом глаз радуют, птички поют да зверье всякое из источника того воду пьёт.

– Набери водицы, – продолжал голос. – Мертвой рану смочи, а Живой потом побрызгай.

Так Добран и сделал. Мёртвой водой обмыл рану дочери своей, рана и затянулась, как и не было. Потом побрызгал Живой водой. Ачина и ожила, глазки свои открыла, батюшку обняла, утешила, слёзы его осушила.

Вернулись они домой. Запер купец дочерей старших в темницу, отобрал все подарки и наряды.

– Потом решу, что с вами делать, – сказал он, отдал Ачине Зеркальце, а та и рада: столько дел накопилось, пока её не было!