все из вышеперечисленного. Но им мы не принадлежим – ни солнцу, ни песку, ни реке, ни птицам – мы принадлежали только себе. Иногда друг другу. В этом наша потерянность. В этом наша боль и тоска.

– И что, ты даже криминальные фильмы не видела?

– Ты же говорила, они плохо влияют на пищеварение.

– Это я про боевики говорила.

– И что-то про нарушение гармонии с миром.

Она махнула рукой и украдкой на меня посмотрела, мол, неужели помнит, или это все-таки ну вот, сама себе на хвост наступила? Я сняла сандали и пропустила теплый песок сквозь пальцы. Вы же знаете такое выражение: «время сквозь пальцы?» Это было оно. Я это почувствовала. Это было все равно что пропускать через себя весь мир. Она отдала мне фотоаппарат и я навела на нее окошечко. Тогда я снова пропустила его через себя. Но уже больше не выпустила.

– Нажимай, не бойся.

Я нажала. Наверное, в этой фотографии этот мир тоже застыл. И его кусок в ней так и останется, может быть, гербарием, или тем паучком, бегущим куда-то мимо. Так и он, наверное, куда-то бежал, а я поймала его одним щелчком – чик! – и тот опять куда-то заторопился, пытаясь объять всего-всего себя. У него получится? Ия искала сигареты, а я следила за ней в маленькое окошечко, чувствуя, что мира на этой фотографии уже нет – он бежал за солнцем, сверкая пятками по водной глади. Тогда я направила окошечко на нее. Вода была нежного розового оттенка, а следы бегущего мира, отдавая мне в глаз копьями бликов, светились слепящим оранжевым. Они выглядели как очередная победа мира над солнцем. Может, солнце поэтому от нас убегало, а потом прибегало к кому-то другому? – потому, что его догонял мир? Так и носятся, наверное, по кругу, опережая время и друг друга – а им суждено встретится? Я подумала, что нет. Все равно что нам это солнце догонять – фигня полная.

– Вон-вон! Птичек тоже сними!

Чайки встрепенулись и полетели через все небо. Наверное думали, что мир его у них украдет. Я с грустью сделала пару снимков. Мы посмотрели друг на друга. Сигарета на ее губе медленно закачалась – качели, видимо, и тут побывали.

– Может попробуешь меня с той лестницы толкнуть?

– Давай посидим еще минут пять. Мне надо собраться с мыслями.

– Да ладно, че ты. Упаду так упаду. Ну покачусь, может, кубарем. Ничего такого.

Мы засмеялись. Она поперхнулась и я засмеялась громче.

– Второй перелом ключицы схлопотать не боишься?

– А вдруг это та лестница? Вдруг это того стоит?

Я пожала плечами.

– С чего ты решила?

– Мы с дедом часто приезжали сюда.

Ее голос настойчиво перебивал шум волн, набегающих на песок. Я взглянула на берег – все-таки, доля соперничества между ними была.

– На этом месте он учил меня фотографировать. Прям как я тебя.

– А ты не подумала, что если ты свою лестницу найдешь, меня с моей уже некому будет толкать?

– Заплатишь кому-нибудь. А может, кто-то захочет стать добровольцем.

– А если серьезно?

– Можем вместе с нее покатиться. Кувырком, а?

– Держась за руки?

Вместо ответа она поднялась на ноги и протянула мне руку. Я сомневалась недолго и схватилась за ее ладонь, будто я – чайка, а она – мое небо, за которое мне предстоит бороться. Солнце было еще тут, с нами, когда небо скаталось. Вот-вот прыснет дождик. Я чувствовала его приближение всем своим нутром. Река, кажется тоже – боялась, что смоет песок? Если так, возможна ли между ними тайная любовь? Это все объясняет. А я шла за ней по песку, оставив ему свои сандали. Лестница была длинная, пространная; где-то на середине держала поворот, огибая береговой выступ. Смотря на нее издалека, я невольно оценивала ее масштабы, прикидывая, где нам повернуть и как извернуться, чтобы не пролететь через перила и не нырнуть головой в песок.