– Эй, ты где?

Гулкие шаги становились громче по приближению к матрасу. Их цепочка замкнулась у моих ног и после небольшой паузы завершились приглушенным ударом. Она рухнула рядом со мной, и вытянув вперед свои длинные ноги, коснулась меня плечом. Я упорно закрыла глаза, но она не сдавалась.

– Посмотри что я нашла.

Она затрясла меня за плечо и мне пришлось открыть один глаз. Между нами лежала какая-то книга.

– Тут, правда, темно… Может, на свет пойдем?

– Я тут хочу полежать.

– О чем думаешь?

– Да так.

Я схватила ее за мизинец. Как в детстве – мирись, мирись и больше не дерись.

– Так что мы здесь делаем?

– Ты хочешь знать?

– Ага.

– Я думаю, дед мог оставить подсказки.

– Например?

– Не знаю. Я помню, что он брал книги и оставлял в них какие-то записки. Иногда делал пометки на полях. Может, они были для меня?

– Чтобы ты их нашла?

– Типа того.

– А о чем? Про лестницу в небо?

– Вряд ли он успел это сделать. Но я думаю, все это все-равно что-то значит. И то, что мы сейчас здесь – тоже.

Она легла и задрала голову к дырявому потолку. В эти дыры было видно крошечные частички неба, похожие на голубые звезды. Иногда они меркли – это значит, на крышу садились птицы. А может, где-то здесь, над нами, было чье-то гнездо. И чем дольше мы на эти звезды смотрели, тем больше нам казалось, что точки растягиваются в полоски и достают до наших рук – может статься, спускаются к нам на своих лестницах. Может, заброшенная библиотека и была их лучшим ретрофутуризмом? И мы, лежащие тут на матрасе? И ее мизинец, зажатый моим? Может быть. Птица улетала и звезда загоралась опять. А потом перемигивалась – сверху пролетали птицы, мешая ее свету спускаться к нашим рукам. Наверное, небо было дорого птицам. Еще бы – кроме деревьев и неба у них ничего не было. А у нас и этой заброшенной библиотеки – да. У нас была она. А у нее были мы.

– Так что за книга?

– По шашкам. Стратегии и прочая белиберда.

– А по овцам не нашла?

– Не-а. Может, растащили.

– Жаль.

– Еще бы!

Мы помолчали. Я начала считать дыры. Насчитала всего тридцать восемь. Тридцать восьмая была сразу под её головой.

– Тридцать восемь дыр.

– А я думаю сорок.

– Ты тоже считала?

– Ага.

– Невероятно.

– И почему их на две больше?

– А ты кому больше доверяешь: себе или мне?

– Не знаю.

– Вот и я тоже. Тоже не знаю. Представляешь?

– Ага.

– Пусть их будет сорок три.

Ия дернула мизинцем – это было да. Что-то вроде азбуки морзе, окей?

– А сколько таких дыр во мне? Тех, из которых все торчит и валится.

– Я могу назвать любое число?

– А ты знаешь точное?

– Девяносто.

– Это точно?

– Нет.

– А у тебя столько, сколько дыр в потолке.

– Тридцать восемь?

– Сорок три.

– Ладно.

– Ну а у меня дыр поменьше девяноста. Хотя – может и столько, но падает из них меньше. Я вот смотрю на эту библиотеку и думаю, черт, да это же я. Вроде бы много всего: и доски там всякие, и книжки, немного гвоздей и стекла. Представь себе, матрас даже есть. И вроде бы много, да? А все какой-то шлак. И все не так. Половину разворовали. Окна выбили, книги изуродовали. Все сломанное.

– А во мне?

– А ты – это библиотека до. Та, в которую я и ходила, понимаешь? Где был почти порядок, не считая гомосексуалистов и старух, кричащих при виде них. Вот это была эпоха! И дыр в прежней библиотеке совсем не было. Но тому, что могло бы торчать – море. Но почему-то не торчало – так, может, слегка. За исключением парочки нариков. Хочешь скажу как их звали?

– Хочу.

– Валик и гнутый.

– Отстой.

– Ага.

Ия помолчала. Библиотека смотрела на нее из разных щелей. И птицы с небом тоже.

– Все-таки странно видеть ее такой. Раньше здесь все было по-другому. Странное чувство.