Я и насильник, и подонок, сломавший ей жизнь. И даже здоровье успел испортить – липовые справки Лили наглядно об этом твердят. Как и заключение о тяжкой моральной травме, нанесенной мною.

И свидетели нарисовались, разумеется:

- Да, в комнате они были одни. Я слышала стоны, но не вошла, думала, что Лилю тошнит. Перепила она, - частит какая-то рыжая девка, на лису похожая. – Я и сама была выпившая. А Лиле он нравился, - кивает она на меня, и на лице то ли неприязнь, то ли страх, - вот я и решила не вмешиваться. Ну а потом этот… этот Лилю утащил. Если бы я знала, что он с ней сделал! Да я бы сразу полицию вызвала!

И так несколько часов: слезы, сопли Лили, ложь ее подруг, на меня направленная, да еще и эта чертова простынь, на которой мой биоматериал. Откуда, спрашивается? Или простынь – тоже липа, ведь моим адвокатам запрещают заказать свои лабораторные исследования.

Липа, конечно. Не может там быть моих следов, эту дуру я не трогал, и не хотел трогать.

Есть Ева, и была. Всегда была, словно до нее не существовал никто – все эти многочисленные, но однообразные куклы ничто, не было их.

- Ева, - одними губами шепчу, оказавшись в камере.

И снова взгляд на подушку. Галстук этот – удар под дых. Не узнал, как мог не узнать? А она все время ведь ждала, чтобы мы поняли, увидели, потому и злилась на нас.

Девочка моя янтарная.

- Воронцов, на выход.

- Адвокат? – предполагаю, но конвоир отрицательно головой качает.

Интрига, однако. Зачастили ко мне, а ведь всего три свидания разрешено в месяц, и лишь с посетителями из одобренного списка. И лимит посещений закрыт.

Ева?

- Кто? – выдыхаю с надеждой.

- Узнаешь. Иди, не болтай. И… будь повежливее с посетителем, - советует идущий за моей спиной конвоир.

Еще интереснее. Иду к переговорной, даже унижения не чувствуя в этот раз, что в изоляторе, и что за моей спиной охранник, который при малейшем моем неверном шаге отходит дубинкой по спине, а затем в карцер отправит.

Редко удивляюсь в последние месяцы, плыву по течению, а сейчас что-то изменилось. Но все же, жаль, что не Ева пришла – ее одну я был бы счастлив увидеть.

А войдя в светлую переговорную: белая перегородка, бежевые стены, белый пластик окон, я вижу черное массивное пятно напротив. Богдан – огромный, лысый детина в кожанке сидит за стеклом, и нагло лыбится мне.

- У вас десять минут, свидание неучтенное, без записи. Не советую об этом болтать, - шипит мне на ухо конвоир, и становится в угол, ближе к двери, отходя так далеко, как никогда не отходил.

А меня от злости колошматит – что ЭТОМУ нужно? Мало того, что бизнес похерил, так теперь еще и пришел посмеяться, зная, что я пока ответить не в состоянии?

Он в окно стучит пальцем, и загибает его в сторону черной трубки, к которой я подхожу, и прижимаю к уху.

- Здравствуй, Ярослав.

- Какого хера надо? – голос сиплый, фамильное бешенство накатывает редко, и всегда невовремя.

Кажется, сегодня меня ждет карцер.

- Как грубо. Поговорить пришел.

- Ну х*й бы ты не пошел?

- Заключение не красит, - смеется Богдан, а взгляд полон презрения. – По себе знаю.

- Так зачем ты пришел? Отнимать у меня больше нечего: бизнеса нет, репутации тоже, вообще ничего нет, даже невесты.

Настю бы с радостью отдал, но идиотка от Серого залетела. И друга жаль, и ребенка этого несчастного, который в такой семье родится.

- Поговорить пришел, угомонись. И от Евы привет передать. Тебе, кстати, понравилась моя посылка? – Богдан ее именем бьет, неуместно оно звучит, они вообще несовместимы – Богдан и Ева могли лишь в параллельной вселенной пересечься.

Но тем не менее.

- Что? О чем ты?