- Я вино не буду, - отказываюсь и вываливаю в раковину овощи. - Но фильм за компанию посмотрю. Комедию.

- И на том спасибо, - кричит она из коридора. - Никаких нервов не хватит, если будешь так дергаться. Ну да, преподы крутые. Ну да, у вас ними типа любовь была. Но...

- Я поняла! - кричу в ответ и на полную открываю кран.

Вода шумит, брызжет. Мою помидоры и прикидываю, что сделать на ужин.

Мне теперь многое нельзя.

И лучше придерживаться здорового питания.

Но так хочется жареной картошки, золотистой, с хрустящей корочкой. Две тарелки бы съела, с укропом, со сметаной.

Тяжело вздыхаю.

Сварю лучше кашу. И сделаю салат.

А Оля и сыр с вином поест. И бананы.

В комнате переодеваюсь. На кухне распахиваю окно и закатываю рукава домашней толстовки.

Ставлю воду, промываю гречку, режу огурцы и отвлечься не могу.

Сергей меня ненавидит просто, и это ужасно. Он и Яру черт знает что наговорил, а в чем я виновата?

Я усомнилась в них, как и любая девушка на моем месте. Доверие - это тоже чувство, и оно хрупкое.

Но теперь это все неважно, ведь он меня из института выпереть грозил.

Пусть попробует.

- Будем с тобой жить вдвоем, - говорю ребенку и ссыпаю в миску помидорки. - Ты не бойся. Мама возьмет себя в руки. Будет хорошо учиться. Может быть, снова получится сессию сдать экстерном, и никто ни о чем не догадается. А потом...

Замираю с ножом в воздухе и прикидываю, как дальше. Вернусь я в институт, а с кем будет малыш? Только на заочное переводиться.

И работать.

Поискать что-то на дому, я же совсем не глупая, справлюсь.

Оптимистично задираю подбородок, пытаюсь вытолкнуть из головы эти мысли, эти планы, которые пока лишь красивой утопией кажутся.

Помешиваю кашу и кошусь в окно.

Оля что-то пропала со своим вином.

И внизу, во дворе, уже полчаса орет музыка. Басит что-то клубное, по перепонкам аж.

Вытираю руки полотенцем и опираюсь на подоконник.

Высоко, двор отсюда, как на ладони.

Темнеет, уже зажгли фонари. У самого забора, под деревом, белая машина.

Рядом фигурки двух девчонок в коротких юбках. В руках у них шампанское, кажется.

Щурюсь.

И чуть не падаю, когда из машины к ним выходит Яр. В рубашке с закатанными рукавами, изо рта дым выпускает.

Курит.

Он курит.

Прижимает трубку к уху, и оглядывается по сторонам. Что-то говорит девицам, и те смеются, и я не слышу, но вижу, они, как мерзкие пираньи в аквариуме открывают рты.

Сверкают белоснежными улыбками.

И Яр улыбается в ответ.

Быстро моргаю, обиду пытаюсь сдержать.

Он же утром из-за меня на Сергея бросился, а сейчас во дворе торчит с какими-то...пираньями. И им весело.

Он вдруг поднимает руку и взмахивает.

Мне?

Кровь приливает к щекам.

Нет. Не мне.

Он смотрит в сторону выезда, откуда бежит Сергей. Торопится аж, как на пожар опаздывает, в руках бумажные пакеты, узкие, как под вино.

Он равняется с машиной.

И уже все вчетвером стоят и чему-то ржут.

Яр ныряет в салон, и смолкает музыка. Он выпрямляется, подмышкой держит ананас.

И счастливая четверка, включая пираний, тащатся к нашему подъезду.

- Да уж, я просто в шоке, - раздается за спиной голос Оли, и я вздрагиваю. - Прикинь, - она ставит на стол бутылку и охает. - Ева! Ужин! - подлетает к плите и хватается за кастрюлю. Оттуда дым валит, по кухне разлетается запах гари.

Глаза слезятся.

Я ни на что не гожусь! Ни любить меня нельзя, ни ужин приготовить я не в состоянии.

В сердцах швыряю на пол веселое, в розовый цветочек, вафельное полотенце и выскакиваю из кухни.

Бегу в ванную и слышу заливистый смех из коридора, они в подъезде, с девицами, к Яру поднялись, как они могли?

Хлопаю дверью и опираюсь на раковину. Смотрю на себя в зеркало.