– … Ну, вот теперь скажи, как и кто руководил действиями по спасению моего бренного, но пока живого тела, где ещё ни фигур не мускулатур…

– Одни жилы и кости вместо толстого сытого и крепкого тела. А вот и спасся. Как. Я тебя спрашиваю. Опять, скажешь, выдумал?

Воот. Таак, или никак.

– Спорили и мы тогда с пацанами, как получилось, что не придавило меня.

– А и ребята были не у мамы на перине. Но они хоть были внизу и спрыгнули с высоты, в сторону, сидели на краешках брёвен. Мне некуда было больше свалить. Два пути, под колёса железные и рельсы чугунные или под брёвнышки, явно не папье-маше, в киносъёмках…

– Ээх, поцелуй. Как вспомнишь, так вздрогнешь, но, друг мой, дорогой терпеливый слушатель, не тот, поцелуй юной, первый в жизни, или этой как её, даа, Чаниты. Ну, и фильм есть и оперетта. Там поцелуй красавицы.

– Неет, у меня не сладкий, но первый и последний…у них, у этой пары совсем не влюблённых…

Ох, ох, это уже не оперетта. И не смешно. Было бы смешно, если бы не было так грустно…

… – Завёл ты меня. Завёл, как хороший трактор. Готов пахать.

– Послушаю твои не тёплые и ласковые поцелуи.

– Всё – таки, не веришь.

– У меня даже фотография сохранилась.

– Поцелуй паровоза с гусеничным трактором Ч.Т.З.

– Ну, ты даёшь. Такоое…

– Слушай. Сотру твои сомнения. Даже могу порыться в своих фото, и найти этот снимок, тогда полагалась награда, небо в крупную клеточку.

– У нас раньше ничего такого не было.

– Табу.

– Было.

– Запрет на разглашение государственной тайны. Воот. Так или не так, перетакивать не будем. И всё. Не печатали такие новости в газетах и не показывали по телевизеру.

– Ну, тогда слушай и не перебивай.

*

– Был я тогда студент. И, по собственному моему, желанию направили меня и трёх ребят в Сиибиирь, матушку. Да. Правильно. Туда всегда отправляли, не для исцеления, а для умения, – правильно управлять своими мозгами и делами. Но мы рвались туда резать, нет не поросят на колбасу, и уж конечно не диких мамонтов, они вымерли. Давненько уже. А вот их совсем не останки, – прекрасные бивни. Это тебе не дикий кабан, вепрь грозный со своими кривыми клыками.

– Мы спешили на практику, посмотреть и поучиться в Тобольске, в мастерской, косторезный промысел, назывался. Надеялись и, потом получилось поработать бормашинами и ручками своими, старанием, ваять скульптурки очень сложной композиции, оленьи упряжки. Да и просто изделия из мамонтовой кости, размеров малых, анималистические темы северных народов, умельцев.

… – И.

… – Вот те нате, мой приятель, капитан.

Сидим, правда, не спим, поезд Москва,– Владивосток и, уже вторые или третьи сутки бездельничаем, ну немного развлекали и убивали время,– в карты играли. Писали даже этюды, акварелью поглядывая в окна. Уральские горы, дождь, как раз для акварели состояние, акварельное. Сохранил, вспоминаю, смотрю и сейчас радуюсь. Иногда и баловались подушками, мутузили друг друга, но мягко, а тут вдруг удар… Удар не игрушечный, как у нас… Удар без подушек.

Правда, сначала тормоза скрипели, экстренное включил, видимо машинист.

Но.

С верхних полок полетели вниз чемоданы. Те, кто был на нижних, врезались лбами и, не для поцелуя, впередисидящих.

– Резкое торможение, ничего себе тормознул паровоз, а, а потом чуть позже, секундами, стоп и опять удар, вопли, крики, стоны, чемоданы, потом кто – то запустил, далеко не радостный мат перемат…