– У меня в лагере мать. И двое младших. Они ещё у груди. Мать боится за меня, потому что я ворую еду у землян. Боится, что меня заберут от неё. У неё пропадает молоко от страха и она не слышит моих слов. В лагере кормят мало. Чтобы было больше еды, я могу или красть – или работать. Теперь – могу только работать.

Слёзы текли по щекам сами. Не унимались, будь они прокляты. Даже, кажется, капали с подбородка.

Лесник кашлянул. Посмотрел куда-то за спину Сейна и буркнул:

– Ты бы хоть глядел, куда идёшь. Так и без глаз остаться можно. Вон, как тебя веткой-то хлестнуло, до сих пор глаза слезятся…

Сейн почувствовал, что немеет и каменеет. Землянин что – дурак?! Или и правда повезло до такой степени, что он не знает обычаев сторков – совсем – и решил, что глаза у него, Сейна…

…да нет. Он не дурак. Он…

…Впервые в жизни, впервые в жизни Сейн испытал к кому-то из землян чувство, которое можно назвать «благодарностью». Сам испугался этого ощущения, но стыд и облегчение были так велики, что испуг оказался слабей этого самого чувства.

– Меня зовут Сейн, – он не стал представляться полным именем, зачем примешивать к своему позору Род… станется и того, что землянин вполне может читать родовые вышивки, надо было их не подновлять, а наоборот – сорвать… хотя – нет, это чтение слишком сложно для землян… – Так вы берёте меня на работу?

– Беру, – отозвался землянин. Задумчиво продолжал: – Сейн, значит… А я Анатолий… – он поморщился, словно ему не нравилось своё собственно имя, – чёрт, зови просто дядя Толя… Есть хочешь?

– Хочу, – Сейн сказал это почти вызывающе, вспомнив слова из Наставления Асгорна: «В гостях всегда ешь много. Если гостишь у друга – это будет ему приятно. Если у врага пришлось гостить – будет ему это неприятно. Ты же всяко останешься прав…»

– Ну так пошли тогда, перекусим немного, времени-то не хватает, – махнул Дядя Толя рукой в сторону крыльца. – А потом покажу тебе, как тут и что… – и добавил: – Обуйся, ноги покалечишь в лесу. Вон кран в стене торчит, ноги вымой… Хотя погоди, я тебе рабочую одежду сейчас выдам, чего своё грязнить?

…Сейн не врал, когда сказал, что хочет есть. Завтрак в лагере был, как обычно, тощеватым. А за время пути он и ещё проголодался. Поэтому не стал чиниться, когда землянин вынес прямо на крыльцо большую тарелку, на которой горой лежали бутерброды – из подчерствевшего белого хлеба, правда, но зато их было много, и мясо, с которым они были сделаны – толстыми кусками – оказалось умопомрачительно вкусным, сочным, нежным и острым. А ещё была здоровенная кружка с почти чёрным и очень сладким напитком, горячим, в котором Сейн не сразу опознал всё тот же чай, который так любят земляне и который показался ему горьким, когда однажды сторк его попробовал. Дядя Толя за едой молчал, поглядывая то на небо, то во двор. Потом старательно подобрал с тарелки все крошки, ловко закинул их в рот и поднялся:

– Ну – надо браться, и так пока тебя ждал – запоздал, – это было сказано без упрёка, но Сейн вскинулся. Однако землянин словно бы и внимания не обратил на поведение сторка. Он продолжал: – Насчёт тебя. Если хочешь – можешь каждый день ходить туда-обратно. Только мне так думается, что далековато это. И по времени неладно. А работа тяжёлая, и утром встать хочется попозже, и вечером лечь иной раз пораньше… – он говорил всё с тем же смешным акцентом, выпячивая «о» и местами странно прицокивая: «хочецця», «думаецця». – Потому если, значит, хочешь – вон в той комнате диван. Спи себе. Не пролежишь место. Ты про это подумай, паря, а теперь давай-ка я тебе дам обмундировку и покажу, что делать надо. Электропилой и обычным топором пользоваться умеешь? И лебёдкой?