Стрелком оказался бывший зэк. Вмиг со стройки понаехали начальники, его решают поместить в какую-то железную будку под замок. О происшествии было доложено в Сургут, и на следующий день на вертолете прилетел участковый. Он всех допросил, снял показания. А меня, разумеется, спрашивал о ружье, настаивая на его возврате в органы. Да куда там! Я в азарте поясняю: «Стрелок чуть не убил мою собаку, а потом мог и меня пристрелить или кого другого – тогда я в ярости разбил ружье и спустил его в туалет». Туалеты были, как обычно в те времена, общими – на улице. Участковый не стал ружье искать в глубинах человеческих отходов.

И буквальнона следующий день про ружье спрашивает мой хороший друг – Колька Симонов.

– Да никуда я его не дел, ружье у меня в вагончике припрятано, – отвечаю.

– Если не жалко – отдай его мне, – просит Колька.

Я с удовольствием вручил ему одностволку. Он родом был с Украины, с города Краматорска. Ни один раз он хаживал со мной на охоту. К охоте у него появился азартный интерес. Пусть, думаю, приноравливается к этому делу, а приклад к ружью – сам сделает, либо купит в Сургуте.

Но вернемся к стрелку. Его, связанного, перевозят на вертолетку, потом в Сургут. Больше мы его не видели. Ну, думаю, мне сейчас точно «кранты»! Придут – рассчитаются за своего братана. Вечером вваливаются в вагончик четверо бывших зэков. Сейчас, думаю, без долгих разборок подведут итог. Но все оказалось с точностью до наоборот – все ко мне чуть ли не с лобызаниями, жмут руки, благодарят: «Ну, ты, Толик, молодец, не дал пристрелить своего Лёвку!» Мне до сих пор не понятно. Неужели такое отношение ко мне было только из-за Левки?!

Вытаскивают и сваливают на стол из своих карманов большую кучу флакончиков с духами. Весь стол завалили фанфуриками – именно так зэки называли эту тару.

Говорят: «Толик, мы это дело должны отметить!» Принесли с собой и какой-то закусон, в магазинчике, кроме духов, набрали и колбас. Я никогда не потреблял вместо алкоголя духи, но в этой щекотливой ситуации отказаться было опасно. Попробуй сказать: «Нет, ребята, я духи не пью»! Прикончат еще на хрен…

Зэки организовали стол, стрясли духи из фанфуриков в стаканы, нарезали колбасы, хлеба. Чувствую, что в чистом виде эту белиберду я вряд ли выпью – это ж не водка, это – духи с соотвествующим ароматом и приличными градусами – 70—90! «Мужики, – говорю, – я, наверное, буду разбавленные духи пить!» «Разбавленные – так разбавленные!» – отвечают гости. Наливают в стакан с духами воды, и эта смесь на вид становится не как спирт, разбавленный водой – образуется какая-то взвесь мутного, молочного цвета, кисельного состояния. Ну, вообщем, оДУХотворяемся по самое некуда! Я вырубаюсь!

Наутро собутыльники – ДУХоборцы снова приходят ко мне, подымают меня еле живого и снова начинаем причащаться. До упаду! И так три полных дня!

На четвертый день, утром, я в отрубе лежу на полу после вчерашнего ДУХопричастия. В вагончик заходят бригадир и почти вся бригада. Наверное, видя, что я оклёмываюсь, Игорь говорит: «Ну, что будем делать с Толиком? Три дня пьянствует, не работает. Как бы мы его не уважали, но надо и меру знать. Что будем с ним делать? Увольнять?» Вообщем, бригада решает – как только я очухаюсь, они мне тихо, по-мирному скажут, чтобы я писал заявление на увольнение по собственному желанию. В то же время слышу, как Игорь говорит, чтобы больше никого из посторонних в вагончиках не было: «Пусть Толик очухается!» Я решил: «Всё! Завязываю с духами!». Лёвка рядом лежит. Облизывает мою, но уже морду.

Наверное, еще пару дней я приходил в себя. Здоровье подорвал, грудь впала. И спасибо бригаде – увольнять меня не стали. Я оклемался, вошел в рабочий и охотничий ритм. Всё вернулось на круги своя.