Конечно, предложенная классификация, как и любая формализованная система в литературе, условна, ибо у каждой из поэтесс есть стихи, которые можно отнести в любую из перечисленных категорий. Но при этом и литературоведы, и читатели всегда безошибочно отбирают самые талантливые, самые характерные для автора стихи. Именно эти стихи и являются ориентиром для отнесения поэтессы к одному из перечисленных классов.
Замечу, что в каждой из перечисленных категорий могут быть выстроены внутренние иерархии поэтесс по силе таланта и степени владения поэтическим ремеслом (мастеровитостью).
Поскольку в категорию «подложной женской поэзии» входят самые крикливые, самые эпатажные поэтессы, то и литературная критика акцентирует своё внимание именно на них.
Патриотически настроенные литературоведы и критики одобрительно отзываются об имитационной женской поэзии, поскольку такие поэтессы преуспели в гражданской лирике («маяковские, твардовские, рубцовы в юбках»).
А вот первая категория (истинно женская поэзия) почти не вызывает интереса, ибо и таких поэтесс немного, и писать о них литературоведам скучно (в стихах нет ни эротических, ни политических скандалов)
Пожалуй, одной из немногих, на мой взгляд, представительниц высокой женской поэзии среди поэтесс первого ряда Серебряного века была Мирра Лохвицкая. Её эротизм является сдержанным, естественным и богобоязненным. Лохвицкая, отдаваясь любви, служит и мужчине (единственному!), и Богу!
Именно поэзия Мирры Лохвицкой сразу вспомнилась мне, когда я прочитал стихи Оксаны Москаленко. Вряд ли она сама отдаёт себе отчёт, что пишет в рамках поэтической традиции, заложенной Миррой Лохвицкой. Ибо никакой подражательности нет, а есть другое – принадлежность к истинной, высокой женской поэзии, когда женщина словом и делом служит в любви мужчине, – Божественной его ипостаси, а тем самым, и Господу Богу!
(«Путь любви»)
И любовь земная открывает путь к любви небесной:
(«Свеча жизни»)
Обращаясь к любимому мужчине, поэтесса интуитивно понимает, что земные услады не тождественны высокому чувству большой любви, что искушение страстью ведёт к жизненным испытаниям, превозмочь которые можно только с помощью Божией.
(«Свет любви»)
Метафоре «на краю слепой могилы» позавидовали бы многие признанные поэты-мужчины! Вот она истинная женская поэзия – без попыток копировать мужской мир, а открывая читателю свой, – присущий настоящей русской женщине, когда её душа восходит к Богу увлекая за собой, встраивая в «вертикаль духовного восхождения» душу любимого мужчины. И добровольно несёт женщина Крест земных страданий и за себя, и за любимого человека, вне зависимости от того, каковые плоды принесёт эта любовь.
(«Усмирение страсти»)
И даже если жизнь заставит забыть о любви к единственно желанному мужчине, то лирическая героиня обратит эту нерастраченную любовь на всех людей.