Снова звонила Ирина Б., звала «грабить сберкассу». Разохотилась![24]

Вечером Вова сказал мне: «Я ювелирный подломлю. Ты будешь?»

Хороший парень, подумал я, и мне захотелось ответить: «Да». Так меня вдруг это взбодрило. Мир распахнулся. Хотя я ведь понимал, что это еще одна дурацкая идея уволенного прапорщика, которому так и не удалось продать двигатель от танка.

Мы случайно встретились[25]. Как всегда.

Раз уж ему негде было жить, я отдал ему дубликат ключа от своего кинозала и просил не курить в помещении. Это было глупо, конечно… «Не курить». Все было глупо…

Несколько дней я не был в своем зале и каждый день думал, что он, Вова, его сжег, когда уснул с сигаретой. Телефон его не отвечал. Я приехал в пятницу с дурными предчувствиями и увидел огромный букет красных роз. Букет стоял на стуле, воткнутый в трехлитровую банку. Вова спал на брезентовом плаще возле батареи. За его спиной стояли пустые бутылки. Проснувшись, он хмуро поглядел вокруг. Спросил меня, который теперь час. На стуле аккуратно висел гражданский костюм и белая рубашка. «Я…» – сказал Вова. Он пошел к умывальнику и стал чистить зубы. «Й-о…» – сказал он снова.

Я ждал.

Но Вова передумал говорить.

На подоконнике лежала пустая пачка из-под сигарет Bond, полная окурков.

– Я сейчас ухожу, – сказал он наконец.

– Зачем цветы?

– Ах да, блин!

В костюме он был новый. Какой-то ненастоящий.

– Ты жениться собрался?

– Н-н…

Протянул мне руку.

Впрочем, эта загадочность продолжалась недолго. Ровно до той минуты, когда я увидел его в окно. Он преподносил букет девушке. Я узнал продавщицу из соседней аптеки. Но теперь что-то изменилось. Я подался к самому стеклу. Они стояли буквально под окном. Я отвернулся, дошел до стены и вернулся. К счастью, их уже не было. Я боялся, что опять увижу рядом с Вовой вылитую Эльзу Лан-честер. Ту самую, что сыграла невесту Франкенштейна в одноименном фильме Джеймса Уэйла. «Так нельзя, – уговаривал себя. – Так не бывает. У нее просто новая прическа». Электрические волосы…

English Teacher Inga сказала мне, что она закрывает наш кабинет и уезжает со своим кавалером. Я спросил: «Надолго?» – «Мы вообще уезжаем, – сказала она как-то смущенно. – В Лос-Анджелес. У него там родственники». («Вот пройдоха!» – подумал я.)

– В Голливуд, значит, – говорю. Улыбаюсь.

Она обернулась и, видимо, хотела что-то добавить… Развела руками.

Я пришел домой и включил фильм Марио Пейшоту – «Предел» 1931 года. Когда я показывал его у себя, то до конца фильма досидел всего один человек, Лева. Он спал с бутылкой коньяка в крепкой руке. А я могу бесконечно смотреть этот фильм. Особенно первые десять минут, где вообще ничего не происходит. Лодка посреди моря, и в ней – мужчина и две женщины. Я хожу и спрашиваю у всех: что это за музыка? Никто не знает, что там за музыка в начале фильма. А я хожу с ней в голове целый день и все вижу через нее. Мужчина сидит в белой рубашке, опустив голову. Весла опущены, солнечные блики на воде.

Лева сказал:

– Все. Значит, слушай! Через месяц. Ладно, через два! Жду тебя в Калининграде. Позвони. Встречу. Что тебе тут делать?

– А в Калининграде что?

– Ну, не надо, вот этого не надо, – сказал Лева. – На месте разберемся.

Иван недоступен. С ним так бывает. Ложится на дно. А потом мне говорят: «Ты разве не знаешь? Он ведь уехал. В Благовещенск». – «Совсем?» – «Неизвестно».

Вот так. И не попрощались даже.

«Ну вот, – думаю, – хорошо. Теперь можно будет что-то решить. Как-то сосредоточиться». Мне все время казалось, что я должен что-то решить, но все откладываю.

И вот стал я снова ходить по частным урокам. Давать объявления. Как двадцать лет назад. Только теперь это ощущалось по-другому. Все ощущается по-другому через двадцать лет.