Бабуля стояла по среди комнаты и смотрела в полуразвалившееся трюмо не менее ошалелыми глазами, чем у нас. Кое как разобрав конечности, кому чьи принадлежат, наше трио поднялось на ноги в ожидании разъяснений.

На ней надета белая длинная ночнушка, с босыми ногами и разбросанными по плечам, все еще, каштановыми волосами, выглядела жутко и завораживающе. Медленно подняла руку и, трясущимся указательным пальцем показала на зеркало. Мы все вместе повернули к нему голову, но не увидели ничего необычного или страшного, кроме его накренившейся оси.

- Кто это? – дрожа всем телом прохрипела бабушка.

Повернула на нас перепуганные глаза, в которых отражалось пламя свечи на столе.

- А вы кто? – совсем упавшим, отчаявшимся голосом, почти прошептала.

После чего у нее закатились глаза, и она начала оседать на пол без чувств.

Папа вновь оказался максимально расторопным, подхватил старушечье тело и уложил в кровать, накрыв ее одеялом по самый подбородок.

Мы молча вышли из ее покоев, дошли до наших кроватей, сели и выдохнули. Кажется все одновременно. Сердце продолжало стучать где-то в области горла, но постепенно пульс успокаивался, но расслабиться мы так и не смогли. Каждый из нас всю ночь провел в ожидании повторения подобного или нечто из ряда вон.

Но ничего не произошло. Бабуля очнулась бодрой и явно выспавшейся. Излучала все ту же ухмылку, разбавив ее некоторой радостью в связи с нашим приездом, а вот мы смотрели на нее с некоторым подозрением и осторожностью.

3. Глава 1.

Так я постепенно познавала все прелести старческого маразма, на собственном опыте улавливая малейшие изменения в поведении человека. Таких страшных моментов, к счастью, больше не было, но все же не смогла бабушка оставить меня без детской травмы перед кончиной.

Хотя «травма» - это слишком громко сказано. Скорее просто некоторая нервозность одолевала первое время, пока в какой-то момент все не забылось, как необъяснимый сон.

Мы пили чай с пряниками. Дело тоже близилось к вечеру. Сидели на веранде, следили за лучами закатного солнца. Слушали чириканье воробьев, у которых к ночи все время начинались какие-то агрессивные трения на одной из ближайших рябин. Вдыхали прохладный свежий вечерний воздух, разбавленный ароматом навоза и жареных пирогов с капустой соседки. Смотрели за тем, как папа машет топором, коля дрова, а мама орудует тяпкой, формируя грядки и разбивая большие комки земли. Бабушкина блажь и мамино проклятье. Она всю дорогу пытается убрать выбившиеся пряди темных длинных волос с лица тыльной стороной ладони или сдувая их воздухом изо рта. То прогибается в пояснице, то снова сгибается по полам, разминая спину. Но все делает молча, ни разу не упрекнув упрямую старушку, что огороды уже не в моде и все необходимое продается в магазине, куда они с папой всегда ездят на машине, облегчая себе жизнь по максимуму.

В общем полное умиротворение и благодать, но в какой-то момент, когда я этого совсем не ждала, считая, что бабуля может выдать нечто странное лишь в моменты эмоционального всплеска, она поворачивает ко мне голову и долго смотрит в одну точку между моих бровей. Губы растягиваются в непонятной улыбке, а я наблюдаю за ней и боюсь пошевелиться. Сначала подумала, что может крошка от пряника каким-то невообразимым образом оказалась на лбу. Потом, что на меня приземлилось диковинное насекомое, привлекшее ее внимание. Но затем она перевела взгляд к моим глазам и протянула руку. Мне очень не хотелось протягивать свою в ответ, но отказать бабушке в такой малости не могла. Как в замедленной съемке подала ей ладонь, она нежно обхватила ее своими ревматоидными фалангами и перевернула внутренней стороной к лицу. Долго что-то высматривала на ней, ласково водила пальцем по замысловатым линиям, после чего хлопнула по ней и отпустила.