– Как тебя зовут? – я выбрал самый простой и в то же время самый назревший вопрос.

– Злата.

Только не говорите мне, что это имя мне очень идет.

– Это имя тебе действительно очень идет; но я не скажу тебе об этом, если тебе это неприятно.

– Приятно, но просто все на свете так говорят.

– А разве ты уже познакомилась со всеми на свете?

– Так говорят все, кого я встречала.

– Значит все, кого ты встречала, говорили тебе приятные слова. – Я с самоуверенностью старого дурака вел ее по разговору.

И вот тут-то Злата меня поймала:

– Да.

Хотя в каждом человеке обязательно есть что-то хорошее. Только почему-то я не хочу, чтобы вы – оказались таким, как все.

А потом она поймала меня еще раз:

– Впрочем, вы не ширпотреб. – Этими словами она продемонстрировала мне, что мои предыдущие слова не пропадали втуне.

Хотя мне захотелось уточнить

– А что такое, по-твоему, ширпотреб?

– Может – вы мне сами объясните? – ответила она мне вопросом на вопрос; и получилось так, что на свой вопрос мне пришлось отвечать самому:

– В настоящем искусстве обязательно должно быть что-то непонятное.

Что-то, до чего люди должны дорастать.

А потом оценить то, что в них изменилось.

Ширпотреб – это то, в чем нет ничего непонятного.

– Значит, я была права.

Главное – мне дорасти до вас.

– Нет, девочка.

Главное – тебе перерасти меня.

– Мне уже интересно с вами, – девушка смотрела мне прямо в глаза.

Будь я цветком, от этих слов красавицы я расцвел бы, не дожидаясь весны, хотя, вообще-то, она была временами странной.

Во всяком случае, в словах: то скажет, что хочет прочитать Библию, то – что в каждом человеке есть что-то хорошее…

…Мы помолчали секунд восемь.

Для меня – мало, для нее, как оказалось, – много.

И она перебила наше молчание:

– Сколько вам лет?

– Для разумной жизни я слишком молодой, а для молоденьких девушек – я уже старый.

– Да какой же вы старый? – в ее голосе прозвучала не порожденка цивилизации – лесть, а куда более древнее чувство – удивление.

И это было самой большой лестью для меня:

– Дело в том, девочка, что у любого возраста есть и своя молодость, и своя старость.

– Я сейчас угадаю – сколько вам лет? – сказала она, но игра в угадайку не входила в мои планы; и я остановил поток мысли моей новой знакомой:

– Не гадай.

Мне – пятьдесят пять, – Я не собирался ее удивлять; просто мне действительно не хотелось, чтобы девочка ломала голову.

Тем более что в датах всегда есть что-то непонятное для меня.

Я, например, до сих пор не знаю – какая дата важнее: рождения или смерти?

– Пятьдесят пять?! – Девушка была явно потрясена свалившейся на нее цифрой:

– Это – когда же мне столько будет?!! – В этом вопросе знак вопроса явно был окружен восклицаниями – словно речь шла не о пятидесяти пяти годах, а о пятидесяти пяти веках.

И я вернул девушку в нынешнее столетие.

В эру, которая называется новой:

– Когда – уверенность в том, что приобрел жизненный опыт, окажется в прошлом, а попытки формировать взгляды на жизнь – все еще в будущем.

– А какое будущее у вас? – В вопросе Златы не было ничего неожиданного, но я подзадумался:

– Не знаю.

– И вас это не расстраивает?

– Нет.

Но меня утешает одна надежда, – сознался я; и девушка уточнила мое представление о сознании:

– Какая?

– Надежда на то, что у моего будущего окажется вполне приличное прошлое…

– … Мы тут как-то встречались с одноклассниками и говорили о том, какими мы будем в зрелом возрасте, – сказала девушка; и я, оценив ее слово «зрелый», деликатно заменившее слово «старость», уточнил:

– И где вы встречались с одноклассниками?

– Как – где? В кафе.

– Так вот, зрелость – это когда одноклассников чаще встречаешь не в кафе, а в поликлинике…