Сходная картина представлена в «Утраченных иллюзиях» Бальзака – недавно прибывший в Париж главный герой отправляется гулять в сад Тюильри, где имеет возможность рассмотреть наряды столичных модников: «Люсьен, припрыгивая и прискакивая, от счастья не чувствуя под собою ног, взбегает на террасу Фельянов и прохаживается по ней, заглядываясь на прекрасных женщин и на их спутников, на щеголей, гуляющих рука об руку и мимоходом улыбкой приветствующих друзей. Как отличается от Болье эта терраса: птицы с этого пышного насеста прекрасны и отнюдь не похожи на ангулемских. То было полное великолепие красок ослепительного оперения орнитологических семейств Индии или Америки, а не серые тона европейских птиц» (Бальзак 1985: 140–141). Разительный контраст между практиками модного потребления и самопрезентации, бытующими в Париже и в провинции (Рокамора 2017), подчеркивается здесь за счет того, что столица уподобляется ареалу расселения диковинных видов – или же зоосаду, вместившему в себя краски всего мира. Сравнения щеголей и модниц с пернатыми у Бальзака зачастую опираются на басенную или фольклорную традицию – такова, например, характеристика «ворона в павлиньих перьях», которой награждаются притязающие на аристократизм нувориши. В то же время в текстах Бальзака прослеживается интерес его эпохи к естественной истории и особенно орнитологии, существенно подстегнутый публикацией в Великобритании с конца 1820‑х годов альбома американского натуралиста Джона Джеймса Одюбона «Птицы Америки».

В образе пернатых предстают у Бальзака модники обоего пола, и, пожалуй, даже в первую очередь мужчины: ревнивое внимание Люсьена отдельно останавливается на деталях элегантного мужского туалета, таких как «панталоны из восхитительной ткани, полосатые или безупречно белые» (Бальзак 1985: 141). Позднее его собственный наряд, приобретенный под влиянием этого первого впечатления от парижской модной роскоши, превращает героя в причудливую «птицу»: «Г-жа де Баржетон, казалось, не узнала Люсьена в новом его оперении» (Там же: 144). По другую сторону Ла-Манша зооморфные и птицеподобные персонажи вереницей выходят из-под пера Диккенса, причем зачастую именно одежда придает им комическое или комплиментарное сходство с животными. Примером первого может служить эпизодический персонаж «Дэвида Копперфилда», мистер Уотербрук, «с короткой шеей и очень высоким воротничком», что заставляет его «походить, как две капли воды, на мопса» (Диккенс 1959а: 439). Элементы гротеска отсутствуют в описании наряда юриста семьи Дэвида, мистера Уикфилда, напротив, аналогия с птицей подчеркивает его элегантность: «Одет он был с изысканной опрятностью – синий фрак с полосатым жилетом и панталоны из нанки; его сорочка, превосходно гофрированная, и батистовый галстук были такой удивительной белизны, что мое необузданное воображение вызвало в памяти перья на лебединой груди» (Там же: 263). И хотя сам автобиографический главный герой в своих вызывающе щегольских нарядах не сравнивается с диковинным пернатым, его свидания с возлюбленной окружены атмосферой чуда при помощи приема, напоминающего приведенную выше сцену из Бальзака, – «подмены» европейских птиц экзотическими: «То время, когда мы встречались в саду на площади и сидели в закоптелой беседке такие счастливые, что и посейчас я люблю только за это лондонских воробьев и их тусклые перья кажутся мне оперением тропических птиц!» (Диккенс 1959б: 66).

Яркие диккенсовские образы, создававшиеся зачастую с учетом последующей работы иллюстратора, также оказали влияние на британскую карикатуру, в том числе в ее зооморфных аспектах. У Диккенса, как и у других авторов и художников этого времени, большинство персонажей, сравниваемых с животными, – мужчины, хотя встречаются и отдельные птицеподобные дамы