– И всё-таки, может ли фехтовальщик струсить, – допытывался я.

– Всякий нормальный человек, – сказал Марк, – испытывает страх. Только идиот – не трус. Человек, способный преодолеть свою трусость, становится героем.

Ответ куда умнее вопроса. Верно, конечно. В памяти всплыла повесть Юрия Трифонова «Старик», где трусость определялась, как «мгновенное затемнение сознания». Один из героев этой повести говорил, что у каждого человека бывают «секунды прожигающего насквозь, помрачающего разум страха. Но тут важно быть честным с собой. Должен быть суд собственной совести. Ведь момент трусости может стать пожизненной казнью…»

Марк с ранних лет успешно преодолевал страх. И не только на фехтовальной дорожке, а и в жизни, когда нужно было принимать тяжёлые решения, рисковать, защищая товарища. Он не боялся противопоставить себя всему коллективу. Однажды партийцы собрались исключать из своих рядов очень знаменитого олимпийца Евгения Гришина за злоупотребление спиртными напитками. Марк один выступил против всех:

– Исключив из партии такого заслуженного человека, вы добьёте его! Он потеряет работу, военное звание, должность, достоинство, заработок. Вы обрекаете его на полное забвение! Стоит подумать и о партии. Кто в ней останется, если из её рядов выгонять таких людей?

Конечно, за время своей тридцатилетней спортивной карьеры Марк не раз, как уже упоминалось ранее, сталкивался и с антисемитизмом, которым болела Система, и с завистью, и с несправедливостью. Но не дрогнул, не сломался ни в те годы, ни, когда был невыездным, ни на пике Перестройки, когда его выживали из родного клуба и спешили вытолкнуть на пенсию. Боролся за справедливость и побеждал, сохраняя достоинство.

…Однако, вернёмся в школьные годы. Впереди была целая жизнь, которая могла приносить неприятности. Марк же почему-то не замечал такой угрозы, развлекался, задирался, острил, не очень задумываясь о последствиях. Однажды на уроке литературы учитель, с вдохновением рассказывая о поэзии Лермонтова и гибели поэта, может быть, увлёкся и излишне эмоционально рисовал обстоятельства дуэли. Он с жаром описывал кавказские горы, склон и площадку, где стрелялись противники, закат солнца… Марк умело «подыгрывал» и с места подсказывал детали описания природы. Учитель, звали его Валентин Иванович, фронтовик, получивший в бою контузию, поначалу искренне принимал такое участие ученика, а затем вдруг спросил: ты что, был на Кавказе? Класс рассмеялся, и когда Марк сказал, что никогда там не был, учитель всё понял. Такого издевательства не выдержал, покраснел, сорвался на крик и выгнал «фигляра-клоуна» из класса…

Это был не первый случай. И директор при поддержке педсовета принял решение – не допускать дерзкого ученика к сдаче государственных экзаменов. Его исключили из школы за плохое поведение. Тут-то выяснилось, что получить аттестат зрелости можно было, лишь поступив в школу рабочей молодёжи. Но зачислить его в такую школу оснований никаких – ни по возрасту, ни по социальному положению.

Обычно отец не вмешивался в жизнь сына. На этот раз, с помощью руководства своего министерства, он добился приёма у министра образования. В виде исключения Марку разрешили поступить в вечернюю школу.

Так он оказался за партой рядом с ребятами и девушками, вдвое старше его. Собственно, это уже была школа жизни. Марк и сегодня помнит не только своих школьных друзей, но и учителей, особенно преподавателя русского языка и литературы Давида Марковича. На государственных экзаменах обстановка была иная. К ученикам относились, как к взрослым. Шутки, которые не проходили в обычной школе, принимались даже со стороны преподавателей. Это нравилось Марку. Он «подбил» друзей подшутить на экзамене по русскому языку и литературе. Любимому преподавателю в графин вместо воды налили водки. Экзамены шли своим чередом. Никто ничего не «замечал». А из графина поочерёдно наполняли свои стаканы все члены экзаменационной комиссии, включая представителя РОНО. Никто не поперхнулся, не закашлялся.