Ей не нравились эти встречи, не нравился Сан-Диего, не нравился новый дом, не нравилась «новая мамочка». Не радовали ни океан, ни красивые закаты, ни солнце, которое так и липло загаром на кожу и высвечивало и так светлые пряди в эффектный блонд. Ну разве что Лизонькина попытка повторить оттенок волос падчерицы, с которой парикмахер не справился, хотя и взял за это наверняка космическую сумму, вызвала в Юле глухое удовлетворение.

Дни текли однообразно и монотонно до встречи с Ксавьером.

У Юлы не было проблем с английским. В тот период у нее были проблемы с людьми. Больше всего она хотела оставаться незаметной. Но сидеть целыми днями под одной крышей с обожаемой папой Лизонькой она просто не могла, поэтому приходилось отправляться на велосипедные прогулки. На велосипеде в Сан-Диего ездили все от мала до велика. Юла никогда не была фанаткой велоспорта, да и спорта вообще. В Москве она ходила в бассейн и изредка на йогу. Но для того чтобы найти инструктора по йоге в Сан-Диего, нужно было выбраться из скорлупы и обзавестись социальными контактами. И в этом была проблема. После произошедшего в Москве каждый брошенный на нее взгляд казался ей липким, оценивающим, хотелось вымыться или вообще снять с себя кожу.

Чемодан в Америку ей собирала бабуля, но любимые платья, все до одного, так и висели в шкафу. Им на смену пришли бесформенные футболки, туники оверсайз и широкие брюки. Юла не могла влезть ни в один из облегающих нарядов: сразу чувствовала фантомную хватку на плечах и запястьях и ее начинало тошнить. К счастью, для велопоездок ее новый стиль вполне подходил.

Один и тот же маршрут каждый день: от дома до Парка Бальбоа. Одно и то же кафе для перекуса через день, когда она не забывала перекусить. Вкус еды возвращался обычно вместе со вкусом к жизни. В этот раз они оба подзадержались.

Иногда Юла останавливалась на смотровой площадке и долго смотрела на океан, иногда могла час сидеть в кафе, глядя на порт. Было ли ей скучно? Нет. Ей было все равно. А в кафе иногда немножко тоскливо, потому что именно здесь приходили какие-то обрывочные воспоминания. Например, звук разбившегося стакана мог воскресить в памяти ситуацию, когда она слышала подобное в одной из многочисленных московских кофеен и Ромка сидел напротив. Вот он поворачивает голову, чтобы понять, что случилось, а она смотрит на его шею. След от ее поцелуя вызывающе синеет на его едва загорелой коже. И ей одновременно смешно и грустно. Ромке не идут эти синяки. Он как будто для них не создан. Но вот он поворачивается, смотрит рассеянно, поправляет кольцо на мизинце и улыбается ей. И тогда вот этой Юле, в кафе на набережной Сан-Диего, дико хочется в Москву, потому что здесь никто никогда ей не улыбается. Ухмылки «новой мамочки» не в счет.

И вот однажды в таком раздрае, в мыслях о Москве Юла села на велосипед и покатила прочь от знакомого кафе. До первого парковочного столбика. Как они со столбиком встретились, Юла так и не поняла. Она буквально на секунду отвлеклась, чтобы вытащить прядь волос, попавшую в замок велосипедного шлема, – и вот уже летит навстречу асфальту.

Ударилась она несильно: стерла ладонь и содрала коленку. Но все это как-то наложилось на мысли о Москве, о Ромке, о Волкове, о котором она думала приблизительно все время, поэтому Юла, вскочив, подхватила велосипед с желанием швырнуть его к чертовой матери об асфальт. Да только не учла его вес. Велосипед получилось разве что чуть-чуть приподнять, и от того, что он упал, жалобно звякнув сигналом, Юла не получила никакого удовлетворения.