Тетерин всё-таки сумел выбрать пятачок на грязном полу, чтоб встать на руки и пройти пару метров.

«В последний раз, потому что не к лицу домовому начальству сальто-мортале раскручивать», – вздохнул он про себя с тайным восторгом от собственной значимости.

– Здравствуйте.

– И тебе привет, коли не шутишь. – У женщины, что стояла посреди двора с пустой кошёлкой, было одутловатое лицо и неприятный острый взгляд голодной зверюшки. – Ищешь кого или ради болтовни разговор заводишь? Так мне с тобой балакать недосуг. Говори, чего надо, и иди восвояси.

Фаина вздохнула:

– Не слыхали, никто здесь по весне младенца в зелёном одеяльце не находил? Девочку, дочку мою. Беленькая такая и щёчки розовые.

– Нашла примету – щёчки розовые! Да они у грудников у всех розовые, ежели дитя не чаморошное. В зелёном, говоришь?

Фаине показалось, что в глазах женщины промелькнуло понимание, и она заторопилась:

– Да-да! В зелёном! Оно ещё посредине было красной ниткой простёгано.

Эта женщина точно что-то знала, слышала или видела. Фаина почувствовала, как от неистово заколотившегося сердца по телу растёкся огненный жар.

– Да как же ты ухитрилась ребёнка потерять? – спросила женщина.

– Сама не знаю. Помню патрулей, поленницу дров и то, что я дочку уронить боялась. А потом словно в омут попала – очнулась, а ребёнка нет.

– Не повезло тебе, девка. – Опустив голову, женщина посмотрела в пустую кошёлку и покачала её из стороны в сторону. – А может статься, наоборот – подфартило. Не надо пропитание дитю искать, когда оно, дитя, денно и нощно есть просит: дай хлебушка да дай. А где, скажи на милость, я этот самый хлеб возьму? Стяну, что ли? – Она махнула рукой. – Да я бы и украла, только не у кого. У всех в кармане вошь на аркане. Кто мог, в деревню подался. Даже домком-бедовка Машка Зубарева из дома съехала, хоть паёк от новой власти получала, нечета нашему.

– Вы про девочку в зелёном одеяльце вспомните! Ну пожалуйста, – оборвала её речь Фаина, не в силах сдерживаться.

– В зелёном, говоришь?

Женщина замолчала, а потом решительно отрубила:

– Нет, не видала. Ни в зелёном, ни в синем, ни в серо-буро-малиновом. Не было никого, и точка.

По наследству от шустрой бабки Матрёны Прасковье Чуйкиной досталась не только вредность, но и отменная память. Помнила даже то, как в зыбке качалась да таращилась на тряпичную куклу из мамкиной понёвы, что была подвешена на край полога. Одна нога куклы была перевязана красной тряпицей, а другая льняной ниткой. И свой первый шажок помнила, и атласную ленточку в косе, и таратайку, на которой вместе с родителями ехала в город, и первый взгляд на душную подвальную комнату, где прожила всю жизнь.

Поэтому Прасковье не достало труда заново окунуться в ненастный вечер, когда в дверь ввалилась раскрасневшаяся Мария Зубарева со свёртком в руках. Ребятишки – Ленка с Санькой да грудничок Прошка – спали, поэтому Мария поздоровалась шёпотом:

– Прасковья, дело к тебе.

Всегда бойкая председательша Домкомбеда держалась на удивление тихо и уважительно, словно бы хотела подластиться. Чтобы лучше угадать, в чём дело, Прасковья подкрутила язычок керосинки, что горела на последних каплях и жутко коптила. От керосиновой гари свёрток в руках Марии слабо, по-кошачьи чихнул. Прасковья подняла лампу, отбросившую на Марию круг света.

– На трудработы не пойду. Ты, что ль, моих детей нянчить станешь, пока я спину ломаю? Коли надо, то буржуев собирай, а моего согласия тебе нет.

– Да я не о том. – Мария переступила с ноги на ногу и положила на стол свивальник из зелёного атласного одеяла. – Я тебе дитё принесла. Патруль в соседнем дворе подобрал. Ишь, пищит, видать, голодная. Подкорми найдёнку хоть до завтрашнего дня. Да не жмись, я по-царски отблагодарю.