Кинув взгляд на единственное полено, удачно выловленное из Фонтанки, Фаина решила протопить кухню на ночь, а сейчас сбегать к дому Ольги Петровны проведать Капитолину. В прошлый раз, отстояв во дворе чуть ли не полдня, она разглядела девочку с нянькой через окно. Сквозь мелькание теней за тусклым стеклом виднелись маленькие ручонки, что барабанили по подоконнику, и круглая головёнка с отросшей чёлочкой. Капитолина воспринималась как частичка Настеньки, о которой, не переставая, плакало сердце.

Закрыв глаза, Фаина попыталась представить день, когда она отыщет Настюшу. Отсюда, из сырой слякоти и холода, тот благословенный день казался ярким и сверкающим, как нечто волшебно-несбыточное.

На улице мело снежной порошей, а у двери пустующей квартиры на первом этаже стоял невысокий, широкоплечий парень в фуфайке, перетянутой армейским ремнём. Под мышкой парень держал молоток и кусок фанеры, на котором косо была выведена надпись «Домком».

Увидев Фаину, он поднял вверх руку:

– Эй, девушка, не проходи мимо, будь добра, помоги. Мне одному прибивать несподручно! – Мотнув головой, он сдвинул на затылок картуз, а потом приложил к двери вывеску: – Подержи чуток за угол, пока я молотком орудую.

Он достал из кармана несколько гвоздей и сунул их в рот, как обычно делали плотники.

– Здесь живёшь?

Гвозди мешали говорить, поэтому получалось смешно и гнусаво.

Фаина фыркнула:

– Здесь. В третьей квартире.

– Одна или с семьёй?

Он стукнул пару гвоздей.

– Одна. Служила в прислугах, а потом хозяина в ЧК забрали, – она понизила голос, – ну он и не вернулся.

– Ты что, жалеешь его, что ли?

Парень прибил вывеску, откачнулся на шаг и полюбовался на свою работу.

Фаина пожала плечами:

– А что? И жалею. Он мне ничего плохого не сделал. Кормил, поил, не обзывал, зря не придирался.

– А то, что твой хозяин эксплуататор, тебя, значит, не волнует? – спросил парень. Он стукнул молотком по ладони и сжал кулак. – А вообще-то правильно! Людей надо жалеть, особенно тех, кого можно перевоспитать.

Он сунул молоток в карман и протянул Фаине ладонь лодочкой:

– Как говорится, спасибо за помощь, товарищ…

– Фаина, – подсказала Фаина.

– Короче, давай знакомиться, товарищ Фаина. Я Фёдор Тетерин, рабочий с ткацкой мануфактуры, прислан к вам организовывать Домовой комитет жилищного товарищества и ликвидировать эксплуататорскую отрыжку прошлого. – Он глухо кашлянул в кулак и покраснел: – А, кстати, ты грамотная?

– Да.

Он обрадовался:

– Вот и отличненько. Даю тебе первое революционное поручение – оповестить жильцов о наличии у них органа советской власти. – Широким жестом Тетерин распахнул дверь в помещение, откуда пахнуло запахом тлена и сырости. – Если какие-то вопросы, то милости просим, – неуклюже потоптавшись на пороге, он оглянулся, – да и так просто заходи, чайку попить. Я, знаешь, не кусаюсь.

Сквозь окно, покрытое слоем пыли, Фёдор Тетерин проследил, как Фаина вышла со двора, и только тогда окинул взглядом вверенное ему хозяйство. В одной комнате будет контора, другую можно отдать революционной молодёжи, а третью оборудовать под зал заседаний, чтобы доводить до масс последние решения партии большевиков.

Выкинув вверх обе руки, он всласть, с хрустом потянулся, жалея, что по загромождённой комнате не получится пройтись колесом. Сидящая внутри радость раздирала его до печёнок: шутка ли, ему, босоногому пацану из предместья, доверено создавать власть на местах, и какую власть – не царскую, не барскую, а самую что ни на есть народную!

А Фаина эта, кстати, ничего – симпатичная! И глаза у неё особенные, вроде бы как усталые, но очень тёплые – любую льдинку растопят. Надо будет крепко взять её в оборот и привлечь к общественной работе.