Александра Осиповна высоко оценила моего «Ревизора». А ведь его не было бы, если бы не подарок. Я бросил комедию «Владимир 3-й степени», чтобы немедленно начать работу над пьесой по Вашему сюжету. Может быть, Вы обидитесь и оскорбитесь, но живость характера Хлестакова мною списана с Вас! Потому-то я так дерзко пошёл дальше и вложил в уста Хлестакова фразу о том, что он с Вами на дружеской ноге. Не серчайте, Александр Сергеич. Поверьте, всё это делал из глубокой любви и уважения к Вам. А уж как любит Вас мой Яким! Души в Вас не чает. Потому как Вы всегда добры к простому мужику, а не только к людям своего круга.

На этом заканчиваю своё письмо. Сердце и помыслы мои всегда с Вами, несмотря на то, что Вы в России, а я в Европе. Жду не дождусь когда приеду в Петербург, чтоб обнять Вас и скоротать вечер, слушая Ваши новые сочинения.

Приветствую Вас, господин Пушкин!

Вы – всемирно известный поэт, а я всего лишь малоизвестный датский писатель, которого, к моему огорчению, называют сказочником, хотя я написал пять романов, двадцать пьес, а уж очерков и путевых заметок хватило бы не на один десяток томов. Но сказки мои пользуются спросом, и я вынужден их писать, думая о хлебе насущном, а выходит у меня лишь пища для четвероногих и тупых критиков.

Мы немножечко разминулись с Вами во времени и на этой земле, полной счастья и невзгод. Счастлив, что прикоснулся к Вашему творчеству. В 1862 году, путешествуя по Швейцарии, я познакомился с дочерью русского генерала Мандерштерна фру Елизаветой и признался ей, как рад, что мои произведения читают в великой, могучей России, чью цветущую литературу я знаю и люблю, особенно Ваши произведения. Фру Мандерштерн сделала мне подарок, о котором я и мечтать не мог – листок из Вашей тетради, которой владеет господин Капнист. На этом драгоценном листке Вашей рукой было написано стихотворение «Пробуждение» и начало элегии «Друзьям». Я с особым трепетом храню это истинное сокровище!

В Вашем творчестве описана история России и этим Вы велики. А я, забросив пьесы и романы, пишу сказку «Калоши счастья», в которой, как и в других моих сказках, описаны все боли моего истерзанного сердца, все мои думы, надежды и несбывшиеся мечты.

Когда-то вы написали:

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам бог любимой быть другим.

В моей жизни было столько любви! Жалко, что её никто не видел. Женщины, которых я имел счастье или несчастье любить, и, потеряв голову, писал пылкие письма, считали меня безумцем. Откроюсь только Вам: мысль потерять девственность во что бы то ни было стала идеей фикс. Я страстно вожделел, но ещё больше боялся женщин, которых у нас принято называть непорядочными. Будучи в Неаполе, я целыми днями ходил за такими лже-фру и фрекен и шептал себе: «Если я и здесь не потеряю невинность, я её никогда не потеряю». Я стал посмешищем в публичных домах, так как с тамошними дамочками я занимался только одним – вёл с ними длинные беседы. Говорят, что это наследственное: моя бабка Анне слыла гулящей и даже была посажена в тюрьму за «моральную распущенность», а моя тётка Кристиана в Копенгагене содержала бордель. Мне горько слышать доносящиеся вдогонку, вроде бы шепотом, всякие скабрёзности. Почему я, никогда не знавший женской любви, должен расхлёбывать за грехи родных?

Моя жизнь полна страхов, над которыми смеются и шепчутся по углам. Боязнь ограбления, наёмных убийц и сумасшествия стала притчей во языцех. Однажды я имел неосторожность уронить веревку, которую везде носил с собой, чтобы, в случае пожара, выбраться из окна. Как надо мной смеялись: «Господин Андерсен, Вы наконец решили повеситься? Или пишете новую сказку – о верёвке?». Как горько было слышать этот смех!