Константин Алексеевич раскрыл газету, с наслаждением вдохнув запах типографской краски и свежей влажноватой бумаги. И на первой же странице – вот оно, уже начинается: «Арест советских корреспондентов»: «Арестован представитель ТАСС И. Беспалов и корреспондент «Известий» Л. Кайт, пытавшиеся нелегально въехать в Лейпциг с целью присутствовать на Лейпцигском процессе по делу о поджоге Рейхстага. В качестве ответной меры советская сторона объявила 26 сентября об отзыве своих корреспондентов из Германии и о высылке в трехдневный срок немецких журналистов из СССР». Да, всегда все большое начинается с таких вот мелочей и перепалок. Он свернул газету и увидел на последней полосе театральную афишу Берлина. В глаза бросалось объявление, напечатанное крупным и жирном шрифтом:

Вальтер был одет совсем по-другому, видно было, что человек вернулся домой. На нем были светлые свободные вельветовые брюки американского кроя и объемная вязаная кофта на молнии, заменявшая пиджак. Он напоминал преуспевающего инженера или успешного дельца, отдохнувшего после рабочего дня и вышедшего во двор своего коттеджа, а не человека, идущего по центральной берлинской улице пусть и на дружескую, но все же деловую встречу. И только тут, увидев своего друга издалека, Константин Алексеевич понял, что так сильно изменилось в Берлине за то время, что его не было здесь: люди на улицах. Ведь не было ни войны, ни разговоров о ней, а уличная толпа наполовину состояла из военных. Солдат почти не было, встречались офицеры старшие и младшие, в серой форме и черной, в фуражках с кокардой, изображавшей череп с двумя перекрещенными под ним костями. Военная форма входила в моду. Черные начищенные до зеркального блеска кожаные сапоги вытесняли модельные ботинки. Многие мужчины несли на рукаве левой руки выше локтя красную повязку со свастикой в белом кругу. Несмотря на теплый вечер у многих на руках были черные перчатки, порой их просто держали в руке, небрежно похлопывая при каждом шаге по бедру. При этом обхождение людей, их тон, доброжелательность и предупредительность не изменились – люди улыбались друг другу, уступали дорогу, рассыпались в извинениях, случайно задев локтем.

Идти в кафе, вновь сидеть за столиком и пить коньяк не хотелось – Константин Алексеевич предложил Вальтеру прогуляться под липами Унтер ден Линден.

– С удовольствием! – Ответил Вальтер. – Тем более, что нет большего одиночества, чем в толпе. Кроме того, как я сегодня выяснил, не все кафе безопасны. Вы знаете, мои коллеги стали чересчур любопытны, часто прилаживают такие маленькие микрофончики под столешницу; мы с вами разговариваем, предположим, о женщинах, а они слушают и опыта набираются. Мне как-то не очень хочется опытом делиться. А вам?

– Мне, пожалуй, тоже, – глубокомысленно изрек Константин Алексеевич. – Знаете, Вальтер, что я заметил в Берлине нового? Во-первых, военная форма очень идет немцам.

– Русским тоже, – парировал Вальтер, и Костя понял, сколь прав был его собеседник: Москва тоже постепенно начинала носить сапоги и галифе, а красные и голубые петлички с ромбиками стали привычной деталью людского потока на московских улицах. – А во-вторых?

– А во вторых, я замечаю какой-то умопомрачительный всплеск интереса к гипнозу и прочим формам черной магии. Не успел купить газету, а первое что бросается в глаза – гастроль какого-то Мессинга с психологическими опытами. Ганусен в высокую политику подался, но свято место пусто не бывает: на тебе, новый появился. Не обратили еще внимание на это событие культурной жизни Берлина?