– Милая моя девочка, не так уж велика моя заслуга. Я всего лишь утвердил тебя в вере, что в тебе нет греха, но я не могу освободить тебя от тяжкой ноши. Вероятнее всего, ты будешь нести этот крест до конца, но если тебе стало легче после откровения, то дай Бог тебе терпения на пути твоём. Я стану о тебе молиться. Ступай с миром, милое дитя!

Отец Кристоф осенил Жастин крестным знамением, и она быстрым шагом направилась к выходу. Выйдя за церковные ворота, она повернулась лицом к храму, сделала глубокий поклон и перекрестилась, вознося благодарность Всевышнему за просветление.

Когда она выпрямилась, то её взгляд задержался на надписи на воротах кладбища, которое находилось на территории храма. Она гласила: «Король запрещает Богу творить чудеса». В голове тут же пронеслась мысль: «По всему выходит, что король возомнил, что он вправе повелевать Господу! Интересно, а был ли король вполне здоров, когда провозглашал свою волю?! В противном случае он просто был еретиком…»

Память стала воскрешать историю храма. В семнадцатом веке на кладбище Сен-Медар был похоронен сторонник учения янсенистов – дьякон Франсуа Парис. Вскоре после его кончины его последователи стали собираться у его могилы и в пылу своих проповедей доходили до такого экстаза, что уверовали в то, что их учитель придаёт им силы и исцеляет больных, которые были среди них. К кладбищу стали стекаться толпы народа. Всё это было сопряжено с разными слухами и беспорядками. Королю доложили о положении дел на территории храма Сен-Медар, и он тотчас приказал закрыть кладбище, а на воротах закрепить его волеизъявление. Устрашившись арестов, последователям движения янсенистов пришлось отступить. Но надпись так и не решились снять с церковных ворот, и она по-прежнему напоминает прихожанам о том, что король запрещает Господу творить чудеса. Но, несмотря на монарший указ, люди продолжают ходить и молиться в церковь Сен-Лазар и навещать могилы своих предков.

И сегодня Жастин вышла из приделов храма совершенно счастливая и заспешила домой, где, по-видимому, уже давно волновались, поскольку она сильно запаздывала. Подставляя лицо приятному весеннему ветерку, она поднималась вверх по улице Муфтар, направляясь к своему дому. Она сразу перешла на левую сторону и по мере приближения радовалась неминуемой встрече с букинистом, месье Базеном. С этим месье она находилась в дружественных отношениях, поскольку была его постоянной покупательницей и собеседницей. Это невероятно льстило пожилому человеку, любившему поговорить о ценностях литературного мира. В отличие от своих коллег, которые сосредоточили продажу книг вдоль берегов Сены, что было предписано префектурой, месье Базен сумел выхлопотать разрешение для торговли книгами на первом этаже собственного дома. В прошлом его предки имели свои типографии и были весьма зажиточными, но во времена правления Наполеона дела пошли на спад. Семье с трудом удалось сохранить большой особняк и заниматься лишь продажей книг, чем месье Базен был весьма доволен.

Было очень тепло, и Жастин издалека заметила, что окна магазинчика были открыты, а хозяин, наполовину высунувшись из одного из них, приветствовал прохожих и оповещал их о поступивших в продажу новинках. Свою любимую клиентку он тоже заметил и выбежал ей навстречу, держа в руках красивую большую шкатулку.

Когда Жастин подошла поближе, месье Базен стал громко восклицать:

– Ах, а я с таким нетерпением выглядывал вас, моя дорогая! Вы будете мною довольны, поскольку мне удалось достать для вас томик басен Эзопа. Он бережно хранится в этой шкатулке. Но с превеликим сожалением сообщаю, что мне его дали лишь для прочтения, но и это уже большая удача. Вы теперь сможете провести аналогию с переводами де Лафонтена. Я смею надеяться, что буду иметь удовольствие с вами об этом поговорить.