Денису хотелось иметь свою семью. Возможно, в нём говорило чувство недополученной любви и непонимания, с которыми он сталкивался, собственно, в семье. Родители значительную часть времени проводили на работе, и Денис по большей части был предоставлен самому себе. И он был уверен, что в его жизни всё будет по-другому, не так, как было у его родителей поглощённых своей работой.

Так он думал, идя по длинному коридору университетского корпуса. Старинное здание в стиле барокко53, построенное на Васильевском острове во времена Петра Великого для нужд коллегии54, позже в здании располагался педагогический институт, а уже 1835 году в здании разместился университет.

Денис шёл погружённым в собственные мысли.

– Денис!

От неожиданности Денис даже вздрогнул.

– Тебя вызывают в деканат55. – Это был одногруппник Дениса – Мишка Звонарёв.

Про Звонаря, как его называли в группе, говорили разное: что, мол, у него есть «мохнатая лапа56», что отец Мишки какая-то большая шишка57 то ли в обкоме58, то ли заведующий какого-то крупного строительного треста59, а возможно, что и то и другое было неправдой. Только вёл себя Мишка всегда вызывающе и нагло не только со своими сверстниками, но с преподавателями.

Подтверждением всем этим слухам служил тот факт, что, несмотря на все свои непосещения и хвосты, Мишка смог благополучно добраться до последнего курса без особых на то с его стороны видимых стараний.

Все говорили: «Тёпленькое место Звонарю уже обеспечено».

Что это значило, Денис никогда не задумался. Мало ли таких, как Мишка, на этом свете. Его волновала больше его собственная судьба.

Но сейчас от Мишкиного оклика повеяло каким-то холодком. Денис не мог себе объяснить, что именно так насторожило его в голосе Мишки. Но его шестое чувство подсказывало ему, что всё это неспроста. Слишком уж Мишка смотрел на Дениса нагло и дерзко. И Денису стало как-то неуютно и зябко от этого взгляда. К тому же Денис знал, что близится распределение60, кто-то из выпускников ВУЗа61 должен будет отправится на периферию, так сказать, «нести знания в массы».

– Такова жизнь, старик, – сказал однажды Денису Генка, когда речь зашла о распределении. – Но тебе-то, старичок, чего волноваться, у тебя всё в шоколаде, ты у нас голова. Тебе прямая дорога в аспирантуру, а такие, как я, пойдут бездарей учить в школу.

Но Дениса не слишком-то и вдохновлял Генкин так называемый оптимизм. Даже Нина как-то укоризненно сказала ему:

– Ты пессимист, Денис. Нужно верить в хорошее – добро.

– Пессимист, к твоему сведению, – это просвещённый оптимист, – ловко парировал он слова Нины.

Но, скорее всего, Нина была права. Слишком уж мрачными порой казались Денису некоторые вещи.

Он не мог забыть слова, сказанные ему отцом, когда он назвал его тряпкой. «Скорее всего, отец сказал эти слова в запале62, не подумав». Но даже теперь, по прошествии стольких лет, он так и не смог избавиться от этого ощущения.

Мишка – это другое дело. Весь его внешний вид, манера поведения и то, как он говорил, выдавало в нём человека весьма самоуверенного.

С Мишкой они общались очень редко, между ними не было ничего общего, так – иногда перекинутся парочкой слов типа «привет!» или «как дела?» Дежурные фразы. Мишка относился к золотой молодёжи, все шмотки63 на нём были как минимум из 200-й секции ГУМа64, где отоваривалась вся партийная и номенклатурная65 элита страны. Вокруг него всегда крутились смазливые девчонки и сомнительного вида юнцы, в большинстве своём дети таких же, как и Мишкин отец, начальников – шишек. Все знали, что если Мишка с кем-то заговорит, то это происходило исключительно в тех случаях, если Звонарю было что-то от тебя нужно.