Катя отодвинула в сторону тарелку с недоеденным супом и укоризненно взглянула на, невозмутимо жующего свою порцию, мужа. Андрей никогда не выражал недовольства на систематические высказывания супруги, никогда не повышал голос и не отвечал крепким словцом, которое мог себе позволить в мужской компании. У него до сих пор сохранилась какая-то робость в общении с женщинами и со своей женой, в том числе.

– Почему я одна должна думать о деньгах, экономить, изворачиваться? Неужели тебе самому не хочется жить, как нормальные люди? Я же не требую от тебя наряды от кутюр, особнячок за городом, «мерина» в гараже. Я хочу элементарной человеческой жизни. Мы ведь даже ремонт нормальный не можем сделать. Последний раз его ещё твои родители сто лет назад делали.

Андрей поморщился, а Катерина, поняв, что зацепила самое больное место своего супруга, немного стушевалась, но своего напора не ослабила.

– Ну, что ты молчишь всегда, почему из тебя даже слова не вытянешь? – она бросила на стол ложку, которую крутила в руках.

Всё это Андрей слышал не в первый раз и, как обычно, ничего не мог на это ответить. С одной стороны он понимал, что жена права, но какая-то неведомая сила, жившая у него внутри, никак не хотела отпускать его с привычной, хотя и малооплачиваемой, работы.

– Катенька, – в очередной раз попытался уговорить он супругу, – ну подумай, какой из меня бизнесмен. Да я в первые же месяцы прогорю, а за долги у нас ещё и квартиру отберут. Вообще в бомжей превратимся.

Однако, в этот вечер, жена была настроена крайне серьёзно. Резко встав из-за стола, чуть не опрокинув табурет, она выбежала в другую комнату. Послышались тихие всхлипывания и звук снимаемых с полок вещей. Затем хлопнула крышка чемодана, и через несколько минут в дверях появилась одетая в выходную одежду Катерина.

– Вот что я тебе скажу, Андрюша, – сказала она уже спокойным, но, еле заметно дрожащим от подавляемого плача, голосом – живи как хочешь, а я ухожу. Сегодня переночую у Дашки, а завтра поеду к родителям. Денег на дорогу возьму у неё. А ты, если что-то надумаешь, дай знать. Извини, но я так больше не могу.

Супруга подняла собранный чемодан и вышла из квартиры. Дверью она не хлопнула, а наоборот, тихонько притворила, словно хотела усилить и подчеркнуть образовавшуюся в квартире, давящую на психику, тишину.

* * *

Андрей закончил дневное задание ещё до звонка. Погружённый в свои воспоминания, привёл рабочее место в порядок, помылся в бане и доехал до своей остановки. Направляясь к себе домой, заглянул в овощной магазин, купил картошки и с какой-то опаской вошёл в свою квартиру. Есть совсем не хотелось. Запихнув покупку на нижнюю полку холодильника, он не спеша побрёл в спальню. Не раздеваясь, завалился на свой любимый диван, прикрыл глаза и незаметно погрузился в сон. Воспоминания, возникающие в течение сегодняшнего дня, оплетая паутиной прошедших и весьма неприятных событий, по капельке, будто паук, плетущий эту самую паутину, медленно вытянули из его организма всю жизненную энергию. Телу, мозгу и нервной системе требовался хороший отдых, чтобы восстановить утраченные силы. Так, ни разу не проснувшись, он и проспал до самого утра. Ночью привычно появлялись всё те же, когда-то дикие ощущения, но, к счастью, теперь в гораздо более слабой форме, так, что даже не разбудили Столярова. Утром, после пробуждения, они казались просто неприятным сном, оставившим после себя лишь небольшой горьковатый осадок.

Проснувшись, Андрей долго не мог понять, где он и почему спал одетым. Взглянул на часы – начало двенадцатого. «Сколько же я проспал?» – мелькнула мысль. Хороший продолжительный отдых сделал свое дело. Настроение немного улучшилось. Лёжа с открытыми глазами и тупо глядя в потолок, он попытался вспомнить свои ночные переживания. Однако, сегодня они были настолько бледными, что память отказывалась их ему предоставить. Впрочем, в предыдущие разы, с наступлением утра всё, что происходило ночью, всегда казалось нереальным, фантастическим и далёким. Каждое утро солнечный свет растворял в себе все тяжёлые ночные эмоции, возвращая сознание из мистики в реальность. Снова можно было спокойно жить и радоваться. Вот только осадок оставался довольно скверный, да вредная память, упорствующая, словно партизан, не желающий ничего рассказывать по утрам, в течение дня, живыми короткими эпизодами, выбрасывала на-гора порции ночных событий.