– Будем надеяться, что все изменится.

– Вряд ли! – Мустафа сделал глоток.

– Почему такой скепсис?

– Я теперь, как говорят на встречах в верхах, представляю вполне определенные интересы и кое-что наблюдаю. Кроме того, мне, единственному в Кабинете министров султана, поручено выработать правительственный консенсус.

– В отношении чего? Ты, как я посмотрю, развил кипучую деятельность.

– Это ты, Эван, развил кипучую деятельность. Приехал и давай нас всех созывать. Ну ладно кого-то одного, допускаю – троих, но не семерых же! Это и для тебя убийственно, и для остальных опасно.

– Но почему?

– Ты меня удивляешь! – Мустафа покачал головой. – Трое легко узнаваемых влиятельных лиц, не говоря уж о семи, ни с того ни с сего заявляются в отель, с перерывом в несколько минут, для встречи с иностранцем, а администрация отеля не в курсе… По-моему, это нелепо.

Перед тем как ответить, Кендрик задумался, а затем посмотрел на Мустафу:

– В чем дело, Мусти? Что ты хочешь мне сказать? Кризис с заложниками не имеет никакого отношения как к бизнесу, так и к правительству Омана.

– Ты, конечно, прав, но я пытаюсь дать тебе понять, что здесь у нас все изменилось. Многие не осознают, что происходит, что случилось.

– Естественно! Вы же не террористы, в конце концов.

– Не террористы. Но хочешь знать, что говорят те, кто так или иначе несет ответственность за происходящее?

– Интересно было бы узнать…

– «Все пройдет, – говорят они. – Не вмешивайтесь. Вмешательство лишь усугубит ситуацию».

– Не вмешиваться? Хорошенькое дело! – возмутился Эван.

– Эти ответственные лица советуют переложить решение проблемы на политических деятелей.

– Но политики не способны ее решить.

– Слушай дальше, Эван! «Для гнева есть определенная причина, – говорят эти лица. – Конечно, речь не идет об убийствах, но в контексте определенных событий…» И так далее и тому подобное. Вот что мне довелось услышать.

– В контексте каких событий?

– В контексте современной истории, дружище. «По отношению к арабам Соединенные Штаты осуществляют несправедливую политику на Среднем и Ближнем Востоке» – это их ключевая фраза, Эван. «Израильтяне получают все, а арабы ничего», – говорят эти люди. «Арабов сгоняют с насиженных мест, загоняют в лагеря беженцев, а в западных банках евреи на арабов плюют». И это я тоже слышал.

– Враки все это! Бред собачий! – взорвался Кендрик. – Помимо этой карты, которую разыгрывают фанатики, есть и другая, тоже весьма существенная. Ведь все, что они говорят, не имеет никакого отношения к мучениям двухсот тридцати шести заложников и к смерти одиннадцати несчастных! Люди, доведенные до отчаяния юнцами-изуверами, вообще никакой политики не проводят. Эти ответственные лица, какое право они имеют говорить такое? Среди заложников нет ни членов президентского кабинета, ни ястребов из кнессета! Они всего лишь госслужащие, туристы и строители, работающие по контракту. Я повторяю, это просто беспардонное вранье!

Мустафа выпрямился и, сверля Эвана взглядом, сказал:

– Я это знаю, и ты это знаешь, и они тоже это знают, друг мой.

– Тогда зачем они возводят напраслину?

– Затем, что с ними никто не вступает в диалог, потому как никто из нас не хочет стать мишенью.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Два человека, назову их Махмуд и Абдул, их настоящие имена тебе лучше не знать, пытались возразить. Дочь Махмуда изнасиловали и исполосовали бритвой лицо, сына Абдула нашли на причале с перерезанным горлом. «Преступники, насильники, убийцы», – причитала пресса. Но мы-то знаем, что именно Абдул и Махмуд сколачивали оппозицию, призывая с оружием в руках штурмовать посольство. Они говорили: «Не позволим превратить Маскат во второй Тегеран!» Но пострадали не они, а их близкие, самые дорогие. Это предупреждение всем, Эван! Прости, но, будь ты человек семейный, имей ты жену и детей, стал бы ты подвергать их такому риску? Думаю, нет. Настоящий герой превозможет страх и поставит свою жизнь на карту за свои убеждения. Но он никогда не пойдет на то, чтобы заплатить за свои убеждения жизнями своих любимых. Не так ли, дружище?