Раздевалка рабочих вообще напоминала склад – личные вещи хранились без запираемых шкафчиков, потому нередко возникали конфликты. В основном из-за болеутоляющих таблеток, при злоупотреблении вызывающих, по подозрениям Гейба, довольно сильное привыкание.

– Борк! – позвал Гейб, пытаясь найти взглядом в нагромождениях коробок и тряпок самого авторитетного оператора.

– Чего надо, Дэвис? – тот выглянул из-за самодельной ширмы: покрытая редкими клочками седых волос неестественно большая голова на болезненно худых плечах и загнутом до горба позвоночнике – на Онтарио Борк был долгожителем.

– Поговорить, – сказал Гейб и посмотрел ему в глаза: на удивление, живые и яркие.

– Зачем, Дэвис? – несмотря на разницу в росте, Борк не казался подавленным.

– Жандармы прилетели, – Гейб готовил более пространную речь, но уложился в несколько слов, – отмените забастовку.

– Тебе какая забота? – нахмурил серебристые брови Борк.

– Ему вечно больше всех надо, – хмыкнул Стив, слушавший диалог из дальнего угла.

– Это ничего не изменит, – выдал ещё одну порцию банальных мудростей Гейб. – Но вы можете пострадать.

– Дэвис, мы просто устали терпеть, – Борк скривился, словно от боли, и присел на ближайшую кипу вещей.

– Я… понимаю, – внезапная слабость Борка и безнадёга в его глазах обезоружили Гейба и сделали слова пустыми.

– Вот и ступай.

Никто не обругал, не проявил и толики агрессии, но Гейб почувствовал себя хуже, чем после драки или перебранки с сослуживцами: беспомощность, тотальная беспомощность.

По заключению медиков с прошлого места работы Гейбу полагались дополнительные часы в центрифуге – вместе с дополнительными таблетками, – и эту условную ночь он тоже должен был провести в капсуле. Но планы опять смешал Мортимер, поймавший его на выходе из душа.

– Дэвис, чего лезешь? – с нажимом спросил начальник участка.

– Я не лезу, – Гейб не намеревался развивать эту тему.

– Не лезешь, говоришь? – на обычно нейтральном лице Мортимера проступала злость. – Хер тебе сегодня, а не центрифуга. Понял?

– Понял, – Гейб не счёл это существенным наказанием.

Центрифуга, безусловно, приносила пользу, но для облегчения тошноты, возникающей при наборе скорости и торможении у многих, тоже принимали таблетки. К тому же целительная ценность шестичасового сна в капсуле казалась Гейбу более чем сомнительной. Не будет центрифуги, и ладно.

Другие бригадиры его сторонились с самого начала, и Гейб обустроил себе спальное место в коридоре: на лежанку из листа пластика коллеги не покушались, но за пледом приходилось следить. Впереди была ещё одна беспокойная ночь в череде сотен.

Гейбу опять приснилось Солнце – вдруг оно и правда так выглядит, знать он не мог, а обучающим голофильмам из училища не доверял, – потом зачем-то пришёл Крис: от фальшивой вины в голубых глазах почему-то защемило сердце уже наяву. Гейб считал себя сильным, признал аргументы значимыми, но всё равно не смог смириться и поэтому злился. Гораздо чаще, чем хотел бы.

Новый день не отличался от прошедшего: опять работа. Не менялся и Титан. На нём всегда царил холод, но зимой вместо дождя мог пойти снег, имеющий мало общего с осадками на Земле.

Смена Гейба начиналась аккурат после обеда, и он невольно следил за перемещениями жандармов по комбинату – старший по званию ушёл с Мортимером в кабинет управляющего. Сам Хаксли редко общался с сотрудниками, предпочитая действовать через непосредственных подчинённых.

– Доложите о состоянии скафандров по списку, – хмурый, как горы на севере Онтарио, Мортимер явился в комнату бригадиров.

Дождавшись очереди, Гейб бездумно заполнил форму своей бригады: износ составлял сто процентов, причём костюмы пришли в фактическую негодность задолго до начала эксплуатации нынешними владельцами. Правда, система подачи кислорода была исправной – на памяти Гейба только один рабочий погиб, не сумев добраться до комбината.