Гейб вышел на поверхность последним из бригады: потрескался материал костюма на локтевом сгибе, внепланово клеил заплатку. Так что вся бригада ждала его на открытой платформе грузовой вертушки – полигон находился южнее, в пойме впадающей в озеро реки. Путь туда стал привычной рутиной, и Гейб провёл его на полу платформы, прикрыв глаза; вокруг только оранжевый туман.

Сразу после прибытия рабочие разбрелись по своим местам, для перемещения в условиях ограниченной видимости от комбайна к комбайну использовали натянутые между столбами тросы: равнинный ландшафт благоприятствовал продуктивности – его бригада всегда выполняла план и имела меньше претензий к условиям труда. А может, не возникало желания конфликтовать с ответственным и миролюбивым Гейбом.

Из-за изношенности систем насосы комбайнов регулярно забивались фракциями грунта, операторам приходилось разбираться с засорами. Огромные механические лапы рыли канавы для упрощения работы насосов: вгрызались в мёрзлую твердь, но в итоге выворачивали камни различных калибров, появлялись рытвины. Алгоритм функционирования машин был далёк от совершенства, но его не меняли годами.

Трубопроводы вели к распределительному центру полигона, где производилась первая степень очистки. Уже на самом комбинате газом заполняли ёмкости для дальнейшей транспортировки: суперлёгкая тара, не становящаяся хрупкой при минусовых температурах, – единственное, на что были готовы тратиться владельцы.

Цепкие подошвы ботинок помогали относительно безопасно передвигаться по скользкой почве. Ходить нужно было много, задачи решались тривиальные, но Гейб не мог отключить голову: что он делает и зачем, не разобрать.

Мелкая морось покрывала мутный визор шлема, но Гейб, как и остальные, её игнорировал – всё равно ни черта не видно. На Титане властвовала мгла, Гейб лишь по примеру неосвещённых углов помещений знал, как она выглядит в классическом – градации серого – варианте, но в рыжем цвете она казалась ещё более гнетущей.

Первым призрачные огни прожекторов заметил Уитни: Гейб услышал его короткий возглас – на небольших расстояниях рация худо-бедно работала, но прочим средствам связи и радарам в условиях Титана приходилось несладко.

– А вот и Кракен, – невесело ухмыльнулся оператор, остановившись, чтобы рассмотреть холёное тело дирижабля, поблёскивающее в сумраке серебристыми боками.

– Работай лучше, – строго сказал Гейб, провожая взглядом транспорт жандармов.

Их прибытие заставило внутренне содрогнуться – методы Гейб усвоил из собственного опыта, и никаких оптимистичных прогнозов дать не получалось, потому решил после смены поговорить со вздумавшими бунтовать рабочими.

Гейб руководствовался лучшими побуждениями: Онтарио считалось конечной точкой жизненного цикла, и за людей здесь не держались. Будь Гейбу пятьдесят пять, возможно, и ему бы терять было нечего, но надежда после радикальной резекции оставила фантомные боли. Да, Гейб хотел жить. Дожить.

Рассмотреть жандармов и их скафандры последней модели, идеально подогнанные под фигуры, даже при большом желании не удалось бы – Гейб просто знал, что всё именно так, но встретился с одним из слуг правопорядка только после окончания смены: горделивый разворот плеч и надменное выражение лица являлись стандартом. В нормальных условиях жандармы тоже возвышались над простыми смертными, но здесь, на Онтарио, презрение было возведено в абсолют.

Лишь из-за этого Гейб, несмотря на усталость и навязчивый тупой гул в ушах, распрямился и прошёл так, словно считал себя равным. Словно носил не засаленную и прохудившуюся спецовку, а безупречный мундир, и не был побрит налысо наравне с почти всеми, кто работал на Онтарио. Весь протест, на который его хватило.