Однако ни черней, не злобней она не становилась, и труднее всего было сносить презрение и едкие насмешки других ведьм. Белладонна с ужасом ждала очередного шабаша, где вновь придется терпеть издевательства, тоскливо переминаться с ноги на ногу вдали от общего веселья и довольствоваться компанией чужих фамильяров. Честно говоря, ездила она туда лишь в надежде, что однажды ей перепадет хоть капелька черноты.

Автобус выехал из Тодкастера. По пути нужно было подобрать еще одну пассажирку – тощую, бледную ведьму по прозвищу Моналот. Так звали героиню радиопьесы, большую любительницу жаловаться. Настоящее имя Моналот было Гвендолин Топь, и она играла на арфе в городском оркестре. Мисс Топь происходила из семьи баньши – разновидности злых ведьм, которые воем и стенаниями предупреждают людей о грядущих бедах. Баныни – квелые, крайне болезненные существа, и Моналот так часто хворала, что по дороге на шабаш ведьмам приходилось за ней заезжать.

– Даже к калитке не вышла, – с досадой констатировала Мейбл Бряк. В салоне автобуса работал кондиционер, отчего у нее страшно чесались ноги.

Белладонна, вечная «девочка на побегушках», вышла из автобуса и направилась через сад к небольшому коттеджу Моналот, который, как гласила табличка на воротах, носил название «Мерзкий уголок».

У хозяйки оказалось не заперто. Белладонна торопливо миновала коридор, постучав, распахнула дверь спальни и сразу поняла, что Моналот на шабаш не поедет. Бедную ведьму с ног до головы покрывала мелкая красная сыпь.

– У меня корь, – жалобно сообщила Моналот, – и у Перси тоже. – Она слабо махнула рукой в сторону угла, где лежал ее фамильяр – большой, печальный баран. Больной корью баран – явление редкое, но там, где речь идет о ведьмовстве, возможно всякое.

Белладонна искренне огорчилась.

– Если нужна моя помощь… – начала она.

Как и большинство ведьм, Моналот ненавидела слово «помощь».

– Не нужна, – прохныкала она. – Просто уходи. Все равно никому нет до меня дела…

Белладонна налила больной чаю, взбила подушки и удалилась. Выходя, она заметила на туалетном столике Моналот утыканные иглами восковые фигурки местного доктора и медсестры.

– Все плохо, – известила Белладонна попутчиц. – Мисс Топь слегла с корью.

– Глупая старая баньши, – злобно прошипела Нора Горлодрай.

– В семье Топь отродясь здоровяков не было, – заметила матушка Кровохлебка, раскрыв жестяную коробку и помешивая шевелящуюся массу червей длинным костлявым пальцем. Свое занятие она продолжала всю дорогу до самой Ветряной Пустоши.

Уже через два часа шабаш был в разгаре. Посреди вересковой пустоши весело трещал костер, пламя озаряло Великий камень, на котором приносили кровавые жертвы древние друиды. В ночном воздухе стояла вонь от горелых перьев поджаренной на огне галки. Ветер гонял облака, в просветах между которыми нервно поблескивала луна. Ведьмы уже закончили пиршество, и от неприличных песен (рифмой к слову «чулки» в них служат не только «сучки», но и «пупки» и даже «кишки») перешли к парным пляскам. По крайней мере, пыхтели они вовсю. Толстухе Этели Коробс, которая выписывала кренделя вместе с Мейбл Бряк, изрядно мешали резиновые сапоги, а также собственные внушительные габариты.

– Не в ту сторону, идиотка! – рявкнула на сестру Нэнси. – Двигаться нужно противосолонь!

– Это и есть противосолонь, корова безмозглая! – огрызнулась Нора.

Матушка Кровохлебка давно не участвовала в танцах. Она сидела у самого огня, подвернув дырявый плащ так, чтобы жар от костра прогрел ее обезображенные артритом ноги. Время от времени рои мух, пьяно круживших над головой ведьмы, исчезали в пламени костра.