– А почему бы этому джентльмену не поговорить с Хиггинсом? – спросила Мирабель лакея.

– Мистер Бентон говорит, что так не положено, потому что мистер Хиггинс для посетителя слишком мелкая сошка, так как этот джентльмен, мистер Карсингтон, является сыном какого-то графа. Мистер Бентон знает, какого именно: вроде бы его фамилия заканчивается на «гейт», только не Биллингсгейт и не из тех, которые из Лондона.

– Карсингтон, – задумчиво произнесла Мирабель, – это фамилия графа Харгейта.

Да, она знала это старинное дербиширское семейство, но связи с ним не поддерживала и визитами не обменивалась.

– Да, мисс, это самое имя. Кроме того, джентльмен героически сражался при Ватерлоо, поэтому мы проводили его в малую гостиную как респектабельного гостя. Мистер Бентон предупредил, что его не следует заставлять долго ждать, поскольку он важная персона.

Мирабель окинула критическим взглядом свою одежду и обувь. Все утро с небольшими перерывами лил дождь. Комки грязи прилипли к промокшей юбке; сапожки, пока она шла от конюшни, тоже покрылись слоем грязи. Шпильки давно потерялись, и волосы высвободились из прически, а уж о состоянии шляпки лучше вообще не думать.

Что же делать? Появляться в таком виде просто неприлично, но чтобы привести себя в порядок, потребуется время, а знаменитого героя Ватерлоо и без того уже заставили ждать дольше, чем позволяли правила хорошего тона.

Подхватив юбки, она помчалась к дому.

Дербишир был совсем не тем местом, где Алистеру хотелось бы находиться в настоящее время. Сельская жизнь его не привлекала. Он предпочитал цивилизацию, иными словами – Лондон.

Олдридж-холл находился в захолустном углу унылого скалистого края, но Гордмор, которого свалил в постель жесточайший грипп, тем не менее успел живописать ему все прелести этой дикой местности: «Туристы приезжают туда полюбоваться сельскими пейзажами. Ипохондрики пьют целебную минеральную воду и плещутся в минеральных ваннах. Там отвратительные дороги, нет ни театров, ни оперы, ни клубов, и ничего не остается, кроме как глазеть на горы, долины, скалы, ручьи, коров и овец».

В середине февраля даже эти скудные достопримечательности отсутствовали. Пейзаж был в коричневых и серых тонах, а погода – сырая и холодная, но интересы Гордмора – а следовательно, и Алистера – были сосредоточены именно здесь, и проблему следовало решать немедленно, не дожидаясь лета.

Олдридж-холл представлял собой монументальное строение, которое с годами утратило свою форму из-за многочисленных пристроек, но было крайне неудобно расположено: в конце протяженного участка, который местные весьма остроумно называли дорогой, а на деле это была узкая, изрытая колеями тропа, в сухую погоду покрытая пылью, в сырую – грязью.

Алистеру сначала показалось, что Гордмор преувеличивал, описывая состояние дорог, на самом же деле оказалось, что, напротив, несколько приукрасил картину. Трудно представить себе еще какое-то место в Англии, где просто необходимо было проложить канал.

Осмотрев коллекцию картин, украшавших стены малой гостиной, среди которых было несколько превосходных египетских пейзажей, и изучив орнамент ковра, Алистер подошел к застекленной двери и выглянул наружу. Дверь выходила на террасу, откуда открывался вид на цветники, за которыми на склоне располагался парк, а дальше виднелись живописные холмы и долины. Но он не замечал их красот. Его внимание привлекла девушка, которая подхватив юбки, взбегала по ступеням террасы. Шляпка ее сбилась набок, и вокруг лица плясали золотистые кудряшки.

Девушка пересекла террасу, и, прежде чем выпустила из рук подол юбки, Алистер успел заметить аккуратные щиколотки и изящной формы икры.