Кулик остался мельником при своей же бывшей мельнице и работал до старости, пока мельницы не убрали за ненадобностью.

В общем деревне в очередной раз повезло. Никого не раскулачили, не угнали. Федька Ульянин правил колхозом почти до самой войны, в сороковом произошло укрупнение, и деревня влилась в больший колхоз, на основе бригады. А от старых времён остались названия: «Яшкино поле, Куликовы луга, Бодров пруд, Васильев выгон, Ванькин сад».

5.

Наверное, всему определено своё время, время жизни. Деревням, как живому организму, это время тоже определено. Какие факторы влияют на продолжение времени жизни, да кто же его знает, но что-то есть. Приходит период угасания, а потом и полного прекращения цикла. Несмотря на многовековую историю, на длительный путь на определённом историческом отрезке, такое время пришло и для Мишкиной деревни. Он как раз и был свидетелем этого угасания, а потом и прекращения жизни до полного исчезновения.

Мишке посчастливилось видеть остатки, вернее осколки, того старого устоя, традиций. Ему посчастливилось видеть людей, и жить среди них, которые помнили уже позапрошлый век, которые рассказывали об этом так, как будто это было вчера. Это была их жизнь, для них это и было вчера. От этого их рассказы были живые и красочные, они делились своими воспоминаниями, сами с собой, им не надо было ничего объяснять друг другу, все и так понимали о чём речь.

Видимо, деревня не пережила коллективизацию. Именно с наступлением нового времени потерялся старый уклад жизни. Войны конечно имели свой отрицательный момент, деревня теряла трудоспособных мужиков. Но как не странно, людской ресурс пополнялся в полном объёме. Даже Великая Отечественная, когда не вернулось половина мужского населения, а вернувшиеся в большинстве были инвалиды, не убила деревню. Она выжила. Трудно, с напрягом, возможно из последних сил, но выжила деревня. И детей нарожала, и домов не убавилось, и хозяйства сохранились. А потом начался массовый отток молодёжи. Да такой массовый, что из деревни уехали все. Из послевоенных детей в деревне не остался никто, ни один человек. Деревня начала стремительно стареть. Последним ребёнком, да и то, случайным, рожденным в городе, был Мишка. На каникулы конечно детей собиралось много, к бабушкам-дедушкам, но постоянно проживающих молодых семей не было, детей конечно тоже.

Однажды, будучи уже школьником, работая на заготовке колхозного сена, был Мишка свидетелем и даже участником разговора на тему колхозов и деревни в частности. В то время ещё было принято работать, причём не зависимо от статуса и возраста. Работа находилась всем. Детям, в том числе и питерякам (как называли в деревне всех приехавших на каникулы или в отпуск с города, не зависимо с какого, питеряк и всё), пенсионерам, давно перешагнувшим пенсионный возраст. Конечно, палкой не гнали, но отказываться было не принято. Все понимали, горячая пора сенокоса. Ну и плюс какие-то деньги за работу платили. А главное, так называемые проценты. На каждый отработанный день, осенью или в конце года начислялся процент. Выдавался этот процент натурой: клевером, зерном, соломой. В общем, тем, что производил колхоз. Личные хозяйства были у всех, корма конечно ценились. На такие работы ходили все, бабушки отправляли своих внуков – питеряков, и шли на посильную работу сами.

Мишке было лет десять-одиннадцать, таких как он направляли топтать сено в сараях. Закидывали сено в сарай старики – пенсионеры, а дети растаскивали, укладывали, топтали, кувыркались. В общем, работа не трудная, но пыльная, зато потом с каким удовольствием купаться.