– независимое мышление, иногда даже ценой одиночества;

– увлеченность во всем;

– упоение властью в любой области, но власти исключительно как рычага воздействия, а не самоцели.

На протяжении всего пути словно расставлены эти краеугольные камни, столь отличающиеся на вид, но сохраняющие глубокую внутреннюю связь.

– Значит, речь не о Маленьком принце, а о Мальчике-с-пальчике.

– У меня свое мнение на этот счет, но вам виднее.

– Фактически только в том, что касается увлеченности, ваша классификация меня не привлекает. Прежде страсти к совершению поступков я бы поставил страсть к словам. Это давало наибольшее могущество. Не стоит забывать, разумеется, и о первейшем из всех увлечений – игре в футбол.

– Именно к этому я подводил, чтобы обозначить вторую платинианскую связь между вами и игрой в футбол: футбол был футболом, а вы – вами.

– Простите, что украл у вас аргумент: «Потому что это самый простой, самый невероятный, самый беспристрастный, самый терпимый и «экзистенциальный» или солнечный из всех видов спорта, что превращает его в притчу о человеческой жизни». Потому что он – это он, а я – это я? Несомненно, вы на правильном пути.

– В вашей страсти к футболу есть нечто от «наставления в вере» (особенно в рассказах об отце, воскресеньях с зеленым автомобилем номер 404 времен вашего детства и т. д.) и «религиозного откровения» (наслаждение индивидуальным действием – успешный дриблинг; удовольствие от командных действий; товарищество, сплоченность; опьянение властью; эйфория от всеобщей причастности). Но несмотря ни на что, не является ли источником подобного влечения и подобной страсти моральное кредо футбола?

– Меня не посетило откровение в виде наслаждения в двенадцать лет, а даже если бы это было так, я бы не смог сформулировать это подобным образом. Как и все остальное, впрочем. Это пришло со временем, и в первую очередь с рефлексией, свойственной руководителю и сменившей возбуждение игрока, незаметно подводящей вас к осознанию морального кредо. И даже «необычного» кредо.

– Столько уступок в пользу коварства, порока, хитрости, двусмысленности, окружающих некоторые основные правила, равно как и в пользу их судейской интерпретации во время игры, что это отнюдь не только добродетельное кредо. В этом и заключается его «причудливость», вернее, его противоречивость и даже абсурдность. В нем нет единства, ему не свойственны безусловность и догматизм, оно гибко и человечно, со своей долей требовательности и понимания.

– Разве не такова нравственность у Камю?

– Давайте будем с осторожностью следовать по дорогам литературы и философии. А также нравственности! Но в той степени, в какой Альбер Камю часто ставил чувство превыше причины, а человека превыше системы, и неизменно в той степени, в какой условия человеческого существования питали его размышления и его произведения, да.

– «Тем, что мне доподлинно известно о нравственности и обязательствах людей, я обязан футболу». Сказав так, он напомнил как о величии, так и о слабости человека, а значит, человеческого существования.

– Несомненно именно поэтому он присудил футболу степень «доктора» нравственных наук, или же места «образования» нравственности. Однако в 1953 г. в записках бывших игроков Racing Club Universitaire в Алжире, где он был вратарем в 30-х гг., Камю написал буквально следующее: «Тем, что мне доподлинно известно о нравственности и обязательствах людей, я обязан спорту».

– Так он не написал слово «футбол»?

– Вся его статья была посвящена игре в футбол и вратарю, которым он сам был в 30-е гг., так что все приходят к выводу, что слово «спорт» не может указывать ни на что иное.