. Как отмечают современники, начиная с 1900 г., будучи студенткой, Мирра Бородина «участвовала в конференциях и собраниях, целью которых было найти взаимопонимание русской интеллигенции, иерархии и профессиональных богословов, разрушить живущий в сознании интеллигенции устойчивый стереотип: “Церковь – оплот обскурантизма и ретроградства”»
[93]. По ее собственным рассказам, зафиксировaнным Т. С. Франк
[94], она «отдавала всю свою юную горячность и мысли не социальным проблемам и не разрешениям “мировых вопросов”, а мыслям о Церкви, о вероисповеданиях, сомнениям и поискам Бога»
[95]. Об этом периоде сохранились воспоминания литератора и композитора Михаила Кузмина
[96], который 1 сентября 1905 г. написал: «Вечером был у Каратыгина
[97], были: Верховский
[98], Конради
[99], Дюклу и Мирра Бородина; ругают Дебюсси насчет Бейера, играли Dukas, читал роман; барышни слушали с напряженным вниманием, в критические минуты корчась и падая на диван, и резюмировали: “Столько таланта на это?”»
[100] Эта краткая запись представляет собой важное свидетельство круга общения юной Бородиной, в который также входила и ее подруга Ольга Форш. В возрасте 24 лет Мирра вместе со своим отцом посетила Италию, откуда она вынесла восхищение христианским Возрождением, особенно – деятельностью Джулии Гонзаги
[101] и женской поэзией Виттории Колонны
[102].
Будучи курсисткой, Мирра Бородина сообщала своему профессору И. А. Шляпкину:
Осенью я отдала К.М. Милорадович[103] (IV к[урс]) <…> свои поэтические и прозаические описания, предназначавшиеся для нашего сборника. Потом я уехала <…>, и теперь хотела бы узнать, ввиду совершающихся событий, что сталось с нашей идеей? Может быть, Вы будете так любезны сообщить мне и Ваше личное мнение о моих стихотворениях и небольшом очерке «из курсовой жизни»? Последний у меня в единственном экземпляре и мне бы не хотелось его потерять. Если дело расстроилось совсем, то не могу ли я получить его обратно?[104]
Месяц спустя Мирра напоминала:
Собиралась быть у Вас сегодня вечером, несмотря на то, что д[окто]р, который лечит меня от неврастении, прописал мне на это время лежачий образ жизни. <…> [Х]отела узнать Ваше мнение о моих работах – поэтич[еских] описаниях и еще: годится ли мой очерк из курсовой жизни для сборника и мое стихотворение в прозе? В случае отрицательного ответа я бы взяла то и другое, ибо иначе затеряется среди бумаг Ваших[105].
Однако ответ юная курсистка так и не получила, о чем сокрушалась в очередном своем сообщении. По всей видимости, упомянутые в этих письмах тексты пропали.
Многие свои ранние поэтические работы Мирра Бородина адресовала сестре Инне:
О да, права ты, дорогая,
И та же вера у сестер:
Пусть в пепел сам себя сжигая,
В ночи страстей горит костер.
Погаснет скоро он средь тленья,
Сгорит до черных углей дна,
Не даст души он утомленья —
Она останется одна.
Для дней любви иное пламя
Нам дано выдано судьбой:
То нашей женской доли знамя —
Его мы видим пред собой.
Очаг рукою ясной Весты
За дверью каждою зажжен.
Он чуть мерцает для невесты,
Он ярко светит для жены.
И мы должны смиренно-гордо,
Все искры очага храня,
Поддерживать рукою твердой
Огонь для завтрашнего дня!
[106]Инна тоже писала стихи и некоторые из них посвящала своей сестре. В 1906 г. Мирра поступила в Высшую школу практических исследований парижской Сорбонны, где продолжала изучать историю и литературу. Там же (по «счастливому совету» И.М. Гревса[107]) училась ее сестра Инна, защитившая в 1908 г. написанную под руководством Шарля Бемона[108] диссертацию «Jean de Bretagne comte de Richmond. Sa vie et son activité en Angleterre, en Écosse et en France (1266–1334)»