Видения закончились. Я резко поднялся из кресла, но кровь после долгого сидения не прилила к голове. Или я уже фантом? Приблизившись к Путевому Шару, ударил кулаком в мерцающую пустоту. Рука прошла без помех, но из квазизвёздной глубины выскочил пузырь, похожий на мыльный, с нарисованным на нём детским личиком.

– Я – бозон Хиггса! – негромко и печально заявил он, – Будем знакомы. Я – тот самый, без кого ничего не бывает. А ты – из моей свиты. Элемент моего поля. Без поля мне трудновато. Ты понимаешь меня? Ну скажи, что понимаешь…

Личико сморщилось в страдании.

– Понимаю, понимаю, – успокоил я его, – Нельзя тебе без поля. Как королю без свиты.

– Вот так правильно, – бозон повеселел, – Я прихожу, когда есть к кому… Тебя здесь пятеро. Пожелайте все пятеро! И тогда я – король. Тогда – не обессудьте.

– Не обессудим, – заверил я бозона.

А в себе покрыл его: «Научный реликт, твою… Лет уж сто тебя никто не вспоминал за ненадобностью. Явился, твою…»

Бозон Хиггса пропал, и больше ничего не желало происходить. Мир мой заполнила Пустота.

Не за что уцепиться ни взглядом, ни мыслью.

Да, вот, из истории. В историю, как известно, можно войти. А можно и попасть. Попробую войти.

Русичи дворцы князей именовали чертогами. Зачем такой мрачный корень обозначению жилья? Чёрт… Копыта, рога, кажется… Видимо – или невидимо? – они, рогатые, селились поближе к князьям.

«Чёрт чертил черты чертогов…» А эта фраза откуда? Зеркало… Черта между мирами… Из того же корня.

Исторические феакийцы много знали о невидимых соседях. Сибрус любил иногда побаловаться отрывком из «Одиссеи». Только одним, а знал всю поэму. Как там?

Такой вот загадочнейший отрывок. Любит старик феакийцев с их мыслеуправляемыми кораблями. «Арета» – чем не феакийская шхуна?! В плане, в чертеже мало отлична. И чертоги ведь по чертежам возводили. На «Арете» тоже – ни рулей, ни ветрил. И без мыслей также никуда.

С детства в меня вталкивали азбучную строку: мир сотворён, шаги свои сверяй… Но в каждом Цехе – свой творец. И не один. А хозяев, управляющих природой и людьми – совсем бесчисленное количество. Это что, коллективное хозяйство с децентрализованным демократизмом? С кем сверять шаги, никак не понять. А кто командует в вакууме? Кто здесь чертит черты разделительные?

И я со всхлипом обиженного подростка вопросил вездесущую Пустоту:

– Не хочу я до смерти носиться по твоим негреческим волнам! И не доживём мы здесь до смерти, раньше пропадём!

Вездесущая сердобольно вызвала Сибруса из Шара. Но какого-то не такого, малоземного. Непохожий на себя Сибрус уверенно выдал строки из Упанишад:

Вот и стихотворная полоса вошла в жизнь. На Земле было не до того. К Сибрусовскому возрасту, может, и дозрел бы. Но я понимаю, к чему меня склоняют. К тому Зеркалу – туда вьётся моя тропиночка. Искажённый Сибрус подсказывает: ходите вы, ребята, вслепую, а истина – рядом. Игра неверных отражений – вот ваше представление о мире.

«Свет мой, зеркальце, скажи…» Смеётся надо мной неизвестное зеркальце. Где ты, та грань-черта, та волшебная неуловимая линия, отделяющая творимое от творящего? И разве разделение – не условие взаимопроникновения? Не условие единства мира?