Он нажал что-то на приборчике, вызвав визгливый голос, и прохрипел в динамик, а надо бы хрипеть в микрофон, но я молчу, я и так слишком много наговорила.

– …четыре семнадцать каритовый бокс, – он повторил мои слова. – А ты не боишься?

– Нет, – улыбнулась я. Это как взять что-то грязное, противно, но если потом помыться, никакого вреда.

– Как вас зовут?

Надо же он перешёл на вы!

– Лорри, – выплюнула я, мне вообще-то не хотелось грубить, хотелось убраться, но этого имени тошно. Тошно, зато безопасно.

– Боже! Рьяла светозарный! Ты подруга Ники! А я её брат.

Я кивнула. Почему, интересно, Никин брат-полицейский отправил Нику к Чёриву? В кабинет проскользнул некий тощий и патлый тип с боксом. Тип гнулся, как пластилиновый, обтек стол, бухнул бокс передо мной, медленно набрал код, его длинные пальцы растянулись над кнопками. Бокс пикнул. Запахло чарами и озоном. Я привстала и медленно, как учили, как делала ни раз, погрузила меч в каритовое облако. Казалось, громадный двуручник попросту таял в каритовом тумане, на деле, он уже не здесь, а где-то в хранилищах Брумвальда, куда чародеев не пускают без спецкостюмов. Каритовый воздух морозит магию, в карите всё замедляется. Я выдернула руки. Очень холодно, по-хорошему это делается в перчатках. Никаких перчаток у них нет и пользоваться боксами они вряд ли умеют: уставились оба, будто я фокусник. Теперь до вечера колдовать не смогу, зато и чужое, налипшее с меча, стаяло.

Гуттаперчевый отмер первым, хлопнул крышкой бокса, поднял, кивнул, ушёл.

– Заполнишь протокол, Лорри? – спросил Никин брат, и снова на «ты». – Там не много. – Кивнула, что остаётся? – Ты грамотная?

Боже, он решил, что я не умею писать!

– Да.

– А ты откуда?

Я вздохнула.

– Из далека. Протокол.

– Да, вот держи. Там не отмечено, можешь в свободной форме.

Я вытянула у него из рук листок. Писать после карита оказалось непросто: пальцы не гнулись. Пришлось через слово прерываться и разминать. Если бы он был умнее, уже понял, кто я, а так сидит и вздыхает.

– Ника говорила, у тебя длинные волосы.

– Смена образа.

– Тебе хорошо, – улыбнулся. Он флиртует что ли? Я убрала волосы со лба, с короткими так не удобно! – А ещё она говорила, что её спасла. Ты хорошо дерёшься, Ника сказала, как волчица.

– Сносно. Я защитила её от…

– Арлунца. Спасибо тебе, спасибо, Лорри! Пусть светозарный тебя бережёт.

Куда уж там. Светозарному на меня насрать и уже давно.

– Готово, – я пихнула протокол обратно. – Анонимный.

– Почему?

– Потому что без разницы. Так тоже можно, четыре семнадцать не требует свидетелей. Я выполняю просьбу Чёрива, а меч нашла не я.

И это даже не совсем враньё.

– Не хочешь светить именем?

– Я без документов. Только расписка Чёрива.

– Не боишься без документов ходить?

Полстраны без документов.

– Не боюсь.

– Они у тебя есть вообще?

– Сгорели.

– Давай восстановим! Это быстро, Лорри. В Брумвальде ввели новую процедуру, делов дня на три. Как твоё полное имя?

– Давайте в другой раз, я спешу.

– Ты из царских?

Сука.

Я приросла к креслу, я не могу пошевелиться. Он понял. Зют, он понял.

– Ч-что? – Я непонимающе глянула на него и улыбнулась. Ну же, мальчик-полицейский, я хреново флиртую, но тебе же и этого хватит, да?

– У тебя кто-то на стороне царских воевал, да? Папа? Тише, Лорри. Это нормально. Нормально. Эй? Всё в порядке. – Он встал, обошёл стол, взял меня за руку и погладил. Это касания не похожи, на то, что сделал Чёрив утром, но мне всё равно дурно. – Это не преступление. Ты слышала, он амнистировал царских? Он даже берёт их на службу. Сам, представляешь, зовёт и бывших министров, и латников. Оппозиция, он говорит, оппозиция – это полезно. Читал сегодня газету, представляешь, с его интервью, этот кирийский говорит, что нельзя опираться на мягкую вату согласия, нужно чтобы тебя окружали люди с другими взглядами, чтобы была система противовесов и стяжек. Вот въелось в голову! Вроде ж муть, а въелось.