– Или как ты смотришь на такой вариант – ты сейчас пишешь «чистосердечное признание». Помогаешь, так сказать, следствию. А мы тебе, глядишь, пару годиков скостим. Ну что? – Он прищурился и склонил голову набок.

– Я ни в чём не виноват, – мне удалось выдержать его тяжёлый взгляд и не отвести глаз – невиновный должен смотреть смело в лицо своему судье.

– Ну что же, значит признаваться мы не хотим… – Он помолчал, подождал и вновь протянул мне «Подписку…»

Хмурое утро, мерзкая морось и туман встретили меня на улице. После трех дней взаперти, без глотка свежего воздуха, даже такая непогода в радость. Хорошо прочищает легкие от спёртого камерного духа, а мозги от разных дурацких мыслей. Пойду домой не спеша, подышу, погуляю. Тем более, что в такую рань меня никто не заметит. Потихоньку доберусь, помоюсь, переоденусь, наконец. А потом буду решать, что делать дальше.

Редкие прохожие, прячась под разноцветными зонтами, спешили к метро, в лужах отражались трамваи и маршрутки, неустанно снующие по городу в любую погоду. Влага, висящая плотным облаком в воздухе, быстро облепила меня, вымочив с ног до головы. Вдобавок ко всему, мимо меня с мигалками и сиреной промчался экипаж ДПС и окатил грязью. Джинсы мокрой тряпицей облепили ноги, а в кроссовках образовалось гнусное, чавкающее болото. Такая злость меня охватила – был бы под рукой камень – запустил бы им вслед. Теперь вот стой, обтекай. Меня пробрал озноб, не заболеть бы. Хорошо бы нырнуть в какое-нибудь уютное тёплое местечко и выпить рюмку-другую горячительного.

Мысль эта показалась мне настолько привлекательной, что домой я не дошел. Только до Сенной площади. Есть тут несколько заведений, в которых можно получить незамедлительную помощь. И это отнюдь не аптеки. Наливают здесь, конечно, редкостную дрянь. Как раз то, что надо. После всего, что произошло за эти несколько дней, у меня напрочь исчезло ощущение реальности окружающего мира. Такое впечатление, будто я вырван из действительности и болтаюсь где-то рядом, не соприкасаясь, а лишь сопутствуя ей. Вот сейчас, к примеру, пока шёл сюда, не заметил даже, как через перекрестки проходил. И ничего, под машину не попал. Хотя шёл, возможно, на красный свет. А ещё с головой явный непорядок. В медицинском смысле. Первый день после падения на лестницу тошнило постоянно и вырвало пару раз. Хорошо я тогда тыковкой-то приложился. Сотрясение, наверняка. Только сотрясение ведь за день-два не проходит, а у меня уже вчера от синяка остались едва заметные желтые полосы, а шишка так вообще растворилась. Зато противное зудящее чувство осталось – будто из затылка, транзитом сквозь сердце, дальше через всю левую руку, прямиком в ладонь натянута до предела взведённая тетива. И эта тетива готова вот-вот сорваться.

«Выпью грамм сто, сто пятьдесят, а то и все двести. Может полегчает? Ну, уж точно, не повредит» – решил я и, перепрыгивая через кривые стёртые ступеньки, спустился по грязной лестнице в рюмочную.

После первых ста грамм и правда, слегка отпустило. И мир стал возвращаться. Постепенно, как наводится резкость в объективе фотоаппарата. Проявились краски. Будто я помыл стёкла и яркие цвета ворвались в дом. Потом ушёл назойливый шум в ушах – звуки стали чёткими и ясными. Наконец, ослабло давление струны в руке. После второй рюмки я почувствовал себя человеком. Откинулся на спинку жалобно скрипнувшего стула, осмотрелся – местечко то ещё, да и контингент подходящий. Дешевая пластиковая мебель; жирная, в разводах, плитка на полу; одна пожилая киргизка за стойкой трёт несвежим полотенцем посуду, другая в зале собирает оставленную посуду, и смахивает влажной салфеткой на пол крошки. Потрёпанный суровой жизнью котейка, с облезлым хвостом и обгрызенным ухом, вяло свисает с батареи. В углу двое в оранжевых жилетах сосредоточенно готовятся к новому рабочему дню. Ещё один молодой парень дремлет в обнимку с бутылкой пива, да грязная оборванка выкладывает из своей бездонной сумки на колёсиках какие-то подозрительные на вид и запах пирожки.