Ответив на сухое приветствие, Кузнецов сразу перешел к делу:

– Сергей Владимирович, мне сообщили о технической неисправности стратоплана, на котором член Политбюро товарищ Боголюбов летел в Москву. Думаю, «Юрий Гагарин» способен вовремя доставить товарища Боголюбова в столицу. Посадочная площадка в Жуковском может принимать планетолеты такого класса…

«…Минувший пленум ЦК КПСС запомнился неожиданной отставкой председателя КГБ Сергея Зайкова и ярким выступлением Владимира Боголюбова, предложившего конкретный план по внедрению достижений науки и техники во все отрасли народного хозяйства. По мнению экспертов, на предстоящем съезде партии состав Политбюро будет серьезно обновлен, и сторонники Боголюбова получат перевес. Запад уже предвкушает поражение «старой гвардии», однако советологи предостерегают: несмотря на стремление освободиться от партийной опеки и всевидящего ока КГБ, молодые советские руководители убеждены в неизбежном торжестве коммунизма едва ли не больше своих противников. Подтверждением такой точки зрения служит развернувшаяся в Академии наук дискуссия о создании на базе СССР Союза Советских Коммунистических Республик. Вполне возможно, в скором времени Запад ожидает новая волна идеологической экспансии с Востока. Смогут ли демократии Старого Света и Америки противостоять ей – вопрос, на который пока нет ответа…»

– Такой мир может быть только придуман. Боюсь, друг мой, вы живете в мире, который кто-то придумал – до вас и без вас, – а вы не догадываетесь об этом…

Аркадий и Борис Стругацкие

Приветствую тебя, дружище!

Прости, что отправляю письмо столь экстравагантным манером, в обход аппарата Мирового Совета. Люди любопытны, и часто слишком близко к сердцу принимают идеи покойного Бромберга. Вещам, о которых пойдёт речь, противопоказана огласка. Комов обещал молчать. Учитывая твой интерес к последнему визиту Тойво, тайну он сохранил. А потом… уже не успел.

Глупо и опасно тянуть до последнего. я расскажу всё, кроме вещей личных или не имеющих отношения к предмету.

Почему он выбрал Малую Пешу? Не знаю. Сентиментальность? Возможно. В других обстоятельствах я бы с удовольствием это обсудил. Но не сейчас, значит – никогда.

Итак, ранним утром 31 мая 22** года я вышел из метро возле коттеджа, знакомого Тойво по временам Большого Откровения. Местечко вышло из моды, дома стояли пустыми, климат-генератор не работал, поэтому меня сразу атаковали орды местных комаров, огромных и злых. Это не летуны средней полосы, милые и деликатные создания, это бескомпромиссные воины и добытчики… Странное, должно быть, зрелище – столетний старик, вращающий руками, как мельница.

Жаль, я не озаботился репеллентом. Не пришло в голову, что на Земле, вблизи финиш-точек метро, возможны такие комариные места. я поднялся на террасу, и кровососы сразу отстали, словно вдоль перил пролегла невидимая граница.

Тойво ждал меня. Он не изменился за годы, хотя что мы знаем про течение Их времени?

Странный вышел разговор. Нет, Глумов не выглядел рассеянным или невнимательным и не собирался исчезать. Просто набегала изредка на его лицо тень удивления. Не знаю, можно ли этим гордиться, но он явно испытывал ко мне пиетет. Так гениальный математик, наверное, относится к Учителю, преподавшему ему когда-то азы сложения.

– А ведь за мной должок, шеф, – сказал вдруг он. – Вы помните?

Я помнил. я помнил об этом всегда после Большого Откровения и их ухода. О чём немедленно сообщил.

Почему Тойво решил заполнить те лакуны? Ведал ли об этом Логовенко, или среди метагомов исчезло само понятие подчинённости? Не знаю. Стёртые куски касались в основном судеб присутствующих, но нас интересует конец разговора. Вернее, демонстрации.