Изабель слишком поздно заметила, что брат уже не смеётся, а тяжело и прерывисто дышит, что руки его, коснувшись её плеч, становятся требовательными и настойчивыми.

- Габриэль... – Изабель уперлась ему в грудь, но руки её согнулись. – О, Габриэль, что ты делаешь?

Он словно не слышал её изумлённого голоса, не видел её взгляда — вдруг наклонился, обдавая её лицо своим горячим дыханием, и поцеловал её в висок, одним дуновением отведя с него лёгкую пушистую прядь. Затем губы его переместились... Это был уже настоящий — отнюдь не братский — поцелуй.

Изабель резко отстранилась от де Бриссака.

- Не сердись, сестричка. – Он снова — как ни в чём не бывало — улыбался. – Просто мне захотелось узнать, любишь ли ты меня так же сильно, как я — тебя.

Потрясённая поступком брата, Изабель молча смотрела на него, поглаживая руки в тех местах, где остались следы его пальцев. А он держался так, словно ничего не произошло. Однако, в этой его безмятежной простоте было нечто непривычное, дерзкое (как и в блеске его глаз, и в странной ухмылке, тронувшей уголки его красивого рта) — и женское чутьё подсказало Изабель, что и в его неожиданном порыве был некий вызов.

- Кстати, о герцоге! – вдруг спохватился де Бриссак, как будто что-то вспомнив. – Задумывалась ли ты о том, что с тобой будет, если ему станет известно о твоих изменах?

- Мой муж любит меня. И, к счастью, презирает сплетников, – отозвалась Изабель и села в высокое кресло, напротив огромного — почти в её рост — серебряного зеркала в раме из хоровода золотых дельфинов и нереид.

Этот спокойный тон, эта непоколебимая уверенность были исполнены какого-то величия — даже де Бриссак восхитился её ответом.

- А всё-таки я советую тебе отменить все свои свидания, – не то советуя, не то настаивая произнёс он, глядя на неё долгим пристальным взглядом. – И выбрось из головы этого ветреного бургундца, пока у тебя из-за него не начались серьёзные неприятности.

- Кого?

- Я говорю о виконте д’Амбре, чья смазливая мордашка свела с ума многих парижанок. – В голосе Габриэля прозвучало нескрываемое презрение. – Теперь, я слышал, он не вылезает из твоей постели ни ночью, ни днём. Ведь это для него ты так принарядилась?

- Может, и не для него! – кокетливо и вместе с тем по-женски вызывающе ответила Изабель, не переставая ласкать взглядом своё отражение; упругий локон упал на тонкую круто изогнутую бровь, но она и не думала убирать его в причёску: лёгкая небрежность придавала её облику ещё большую прелесть.

Габриэль снова нахмурился; глаза, обрамлённые густыми чёрными ресницами, потемнели, приобрели почти лиловый оттенок. Он помолчал, а потом неожиданно заулыбался, точно осенённый удачным открытием, и спросил:

- Моя любезная сестра, могу ли я просить тебя ещё об одной услуге?

- О, я и не знала, что сегодня в этом доме раздают милостыни! – воскликнула Изабель, поднимая глаза от зеркала и взглядывая на брата. – У твоего списка просьб и пожеланий есть конец?

Но Габриэль пропустил её язвительное замечание мимо ушей.

- Знакома ли ты с некой мадемуазель Беренис де Шеверни, воспитанницей бывшей настоятельницы аббатства Фонтевро?

- Тебе должно быть известно, что я не вожу дружбу с монастырскими воспитанницами, – пренебрежительно ответила Изабель и вскинула голову. – Что может связывать такую женщину, как я, с этими унылыми ханжами?

- Беренис де Шеверни унаследовала замок Ланже со всеми принадлежащими ему землями, – продолжал Габриэль, всецело увлечённый своим замыслом. – Это одна из самых завидных и желанных невест в графствах Анжу и Блуа, а может, и во всём Французском королевстве. Мне достоверно известно, что девушка не помолвлена...