– Это для твоей мамы. Она давно хотела итальянский красный плащ. Надеюсь, вещица придаст ей сил, она встанет с постели и будет его носить.

Девочка потрогала плащ. Такое мягкое плотное сукно умели делать только итальянцы.

– Красивый, – проговорила Керис.

С улицы вошла тетка. Петранилла была похожа на отца, но тот отличался добродушием, а она вечно ходила поджав губы. Больше сходства наблюдалось у Петраниллы с другим ее братом, приором Кингсбриджа Антонием: оба были высокого роста и внушительного вида, тогда как коренастый отец выделялся широкой грудью и хромотой.

Керис не любила Петраниллу. Той было не отказать в уме, однако весь свой ум она обращала на злые дела – роковое сочетание у взрослых. Керис никак не удавалось ее перехитрить. Гвенда ощутила неприязнь Керис к тетке и недружелюбно уставилась на вошедшую. Лишь отец обрадовался Петранилле:

– Входи, сестра. Где все мои слуги?

– С чего ты взял, что я должна это знать, если только что вышла из своего дома на другом конце улицы? Впрочем, если подумать, Эдмунд, я бы сказала, что твоя кухарка в курятнике, ищет яйцо, чтобы приготовить тебе пудинг, а служанка наверху, помогает твоей жене сходить по-большому, – помнишь ведь, что обычно она облегчается около полудня. Что до твоих подмастерьев, надеюсь, они оба, как им и полагается, стерегут твой склад у реки, чтобы никому не взбрело на пьяную голову спалить на радостях твой запас шерсти.

Петранилла часто рассуждала таким вот образом, выдавая проповеди в ответ на простые вопросы. Держалась она всегда высокомерно, но отец этого не замечал либо делал вид, что не замечает.

– Моя дражайшая сестрица, ты унаследовала всю мудрость нашего отца! – воскликнул он.

Петранилла повернулась к девочкам.

– Предком нашего отца был Том Строитель, отчим и учитель Джека Строителя, зодчего Кингсбриджского собора. Отец дал обет посвятить первенца Богу, но, к сожалению, первой родилась девочка, то есть я. Он назвал меня в честь святой Петраниллы, дочери святого Петра, как вам, конечно же, известно, и молился, чтобы следующим на свет появился мальчик. Но старший его сын уродился калекой, а отец не хотел вручать Богу подпорченный дар и потому растил Эдмунда наследником своего суконного дела. По счастью, третьим оказался наш брат Антоний, благочестивый и богобоязненный ребенок, который мальчиком поступил в монастырь и теперь сделался его настоятелем, чем мы все гордимся.

Петранилле самой следовало стать священником, будь она мужчиной, зато, словно восполняя это упущение, тетка вырастила монахом своего сына Годвина – как и дед-суконщик, посвятила ребенка Богу. Керис всегда жалела старшего двоюродного брата, из-за того что у него такая мать.

Тетка заметила красный плащ:

– Чье это? Это же самое дорогое итальянское сукно!

– Я купил для Розы.

Сестра пристально посмотрела на брата. Керис готова была поклясться: она думает, что глупо покупать такой плащ женщине, которая уже год не выходит из дома. Но тетка лишь сказала:

– Ты очень добр к ней. – Это могло быть и похвалой, и упреком.

Отец и бровью не повел.

– Поднимись к ней, – попросил он. – Ободри, как ты умеешь.

Керис сомневалась в том, что Петранилла способна хоть кого-то ободрить, но тетка, нисколько не терзаясь подобными сомнениями, отправилась наверх.

С улицы вошла сестра Керис. Одиннадцатилетняя Элис была на год старше Керис. Она уставилась на Гвенду.

– Это кто?

– Моя новая подруга Гвенда. Пришла выбрать щенка.

– Она выбрала себе моего! – возмутилась Элис.

Ничего такого Керис раньше не слышала.

– Да неужели? Ты вообще никого не выбирала. Говоришь просто из вредности.